Миры Айзека Азимова. Книга 12

— Прекрасно! Я поставила ее на магнитофон и наклонила так, чтобы с моего места за столом ее было видно. Он на меня глядит так немножко искоса, с такой хитринкой, и нос у него наморщен как раз как надо. Честное слово, совсем как живой. И мои подруги глаз отвести не могут. Мне приходится ее прятать, когда они приходят, а то вот-вот украдут.

— А егоони не украдут? — шутливо спросил я. Рози снова впала в то же напряженное молчание.

Потом она качнула головой:

— Не думаю.

Я попробовал зайти с другой стороны:

— А как Кевину эта фотография?

— Он слова не сказал. Ни одного слова. Он, знаете ли, не очень наблюдателен. Я не уверена, что он ее вообще заметил.

— А что, если ему ее прямо показать и спросить?

Она молчала примерно полквартала, а я тащился рядом с тяжелой сумкой, гадая, не потребует ли она еще и поцелуя в придачу.

Внезапно она сказала:

— На самом деле у него сейчас такая напряженная работа, что как-то не представляется случая спросить. Он приходит домой поздно и со мной вообще почти не разговаривает. Ну, вы же знаете, мужчины — они такие. — Она попыталась засмеяться, но у нее ничего не вышло.

Мы подошли к ее дому, и я вернул ей сумку. Она вдруг сказала шепотом:

— И все равно вам спасибо за фотографию, много-много раз!

И ушла. Поцелуя она не попросила, а я настолько погрузился в свои мысли, что осознал этот факт только на полпути к дому, когда уже возвращаться только для того, чтобы спасти ее от разочарования, было бы глупо.

Прошло еще дней десять, и как-то утром она мне позвонила. Не могу ли я заехать и с ней позавтракать?

Я сдержанно заметил, что это было бы несколько неудобно — что скажут соседи?

— А, глупости, — сказала она. — Вы же такой невообразимо старый… то есть я хочу сказать, такой невообразимо старый друг, что им и в голову… Ну, а кроме того, мне нужен ваш совет. — Мне показалось, что она всхлипнула. Джентльмен всегда должен быть джентльменом, поэтому я оказался во время ленча в ее солнечной квартирке. Она поставила на стол бутерброды с ветчиной и сыром и тонкие ломтики яблочного пирога, а на магнитофоне стояла фотография, как она рассказывала.

Мы поздоровались за руку, и никаких попыток целоваться она не делала, что могло бы меня успокоить, если бы не ее вид, который отнюдь не внушал спокойствия. Она выглядела совершенно изнуренной. Я съел половину всех бутербродов, пока ждал, чтобы она заговорила, но в конце концов был вынужден сам спросить, откуда вокруг нее атмосфера такой мрачной безнадежности.

— Это из-за Кевина?

Я был уверен, что не ошибся.

Она кивнула и разразилась слезами. Я гладил ее руку, но не был уверен, что этого достаточно. Я стал ненароком гладить ей плечо, и наконец она сказала:

— Я боюсь, что он потеряет работу.

— Что за глупости! Почему?

— Понимаете, он стал такой дикий,очевидно, и на работе тоже. Он уже Бог знает сколько времени меня не целует и даже слова доброго никогда не скажет. Он ссорится всегда и со всеми. Что случилось — он мне не говорит, а если я спрашиваю, он бесится. Вчера зашел друг, с которым Кевин работает в аэропорту. Он сказал, что Кевин работает с таким угрюмым и несчастным видом, что начальство уже стало замечать. Я уверена, что его собираются уволить, но что же мне делать?

Чего-то в этом роде я ожидал с нашей последней встречи и решил, что надо рассказать ей правду, и черт с ним, с Азазелом. Я прокашлялся:

— Рози! Эта вот фотография…

— О да, я знаю, — воскликнула Рози, хватая фотографию и прижимая ее к груди. — Она дает мне силы это переносить. Это — настоящийКевин, и что бы ни случилось — он всегда будет со мной. — Она начала всхлипывать.

Я понял, что сказать то, что надо сказать, будет крайне трудно, однако другого пути не было. И я сказал:

— Рози, вы не поняли. Вся беда в этой фотографии, и я в этом уверен. Все обаяние, вся жизнерадостность этой фотографии должны были откуда-то взяться. Так вот, их отобрали у самого Кевина. Понимаете?

Рози перестала плакать.

— Вы это о чем? Фотография — это просто свет, собранный линзой, и еще эмульсия на пленке, и всякие там проявители — и все.

— Обычная фотография — да, но эта… — Я знал ограниченность возможностей Азазела. Волшебную фотографию из ничего ему было бы создать не под силу, но боюсь, что научную сторону вопроса, некий закон сохранения жизнерадостности я бы не смог объяснить Рози.

— Давайте я скажу так. Пока здесь будет стоять эта фотография, Кевин будет несчастен, сердит и раздражителен.

— Но здесь будетстоять эта фотография, — сказала Рози, решительно водружая ее на место, — и я не понимаю, зачем вы говорите такие ужасы про такую хорошую вещь. Ладно, давайте я сварю кофе.