Миры Айзека Азимова. Книга 11

— Она же сказала, Марлена. Предполагают, что лихоманка поражает людей с развитой фантазией, воображением. Считается, что чем выше твой ум над обыденностью, тем более подвержен он лихоманке. И поскольку твой разум является самым необычным из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, я опасаюсь, что ты окажешься необычайно восприимчивой к ней. Комиссар распорядился, чтобы я не ограничивал твою свободу действий на Эритро, чтобы ты увидела и испытала все, что пожелаешь. Мы даже обязаны обеспечить твое передвижение вне Купола — если ты захочешь. Ты думаешь, что он был просто добр к тебе — но разве не может статься, что, разрешив тебе выходить из Купола, он просто надеялся, что ты подхватишь лихоманку?

Марлена слушала, не проявляя эмоций.

— Разве ты не поняла, Марлена? — спросила Инсигна. — Комиссар желает тебе не смерти. Уж в этом-то мы его не можем обвинить. Он просто стремится погубить твой ум, хочет, чтобы ты заразилась.

Марлена невозмутимо слушала.

— Но если комиссар Питт пытается меня погубить, — наконец заговорила она, — почему вы хотите отослать меня прямо к нему в лапы?

Генарр поднял брови.

— Мы уже объяснили. Здесь тебе опасно оставаться.

— Но разве рядом с ним я буду в безопасности? На что он может решиться в следующий раз — если он действительно хочет погубить меня? А так он будет ждать, когда я заболею, ждать, ждать — и в конце концов забудет обо мне — не так ли? Но только если я останусь здесь!

— Но здесь тебе грозит лихоманка, Марлена, лихоманка! — Инсигна протянула руки, чтобы обнять дочь.

Марлена уклонилась от объятий.

— Она меня не волнует.

— Но мы же объяснили…

— Это неважно. Здесь мне ничего не грозит. Совсем ничего. Я знаю себя. Всю жизнь я училась понимать собственный разум. Теперь я знаю его. Ему здесь ничего не грозит.

— Марлена, посуди сама, — сказал Генарр. — Каким бы уравновешенным ни казался тебе собственный ум, с ним может случиться все что угодно. Ты можешь заболеть менингитом, эпилепсией, у тебя может появиться опухоль мозга, в конце концов ты постареешь когда-нибудь. И ты не сумеешь этого предотвратить, лишь убеждая себя, что с тобой такого случиться не может.

— Обо всем этом я не говорю, речь идет о лихоманке. Для меня она не заразна.

— Дорогая, разве можно знать это наперед? Нам даже неизвестно, что ее вызывает.

— Что бы ни вызывало — мне она не грозит.

— Откуда ты это знаешь, Марлена? — спросил Генарр.

— Просто знаю.

Терпение Эугении лопнуло. Она схватила Марлену за локоть.

— Марлена, ты сделаешь так, как я велю!

— Нет, мама. Ты не понимаешь. На Роторе меня все время тянуло на Эритро. Здесь это чувство только усилилось. Я хочу здесь остаться. Я уверена — мне ничто не грозит. Я не хочу возвращаться.

Инсигна открыла было рот, но Генарр поднял руку: молчи!

— Я предлагаю компромисс, Марлена. Твоя мать должна провести здесь астрономические наблюдения. Для этого потребуется какое-то время. Обещай, что, пока она занята ими, ты не будешь покидать Купол, станешь выполнять любые мои указания, которые покажутся мне разумными, и регулярно проходить обследование. Если мы ничего у тебя не обнаружим, то можешь оставаться под Куполом, пока мать не покончит с делами. Потом мы снова все обсудим. Согласна?

Марлена задумчиво склонила голову. Наконец она сказала:

— Хорошо. Только прошу тебя, мама, не пытайся изобразить досрочное окончание работы. Я все пойму. И не торопись — все должно быть сделано хорошо. Я замечу и это.

Инсигна нахмурилась.

— Марлена, я не привыкла легкомысленно относиться к работе. Не думай, что я способна халтурить — даже ради тебя.

— Извини, мама, я понимаю, что временами раздражаю тебя.

Инсигна тяжело вздохнула.

— Не стану этого отрицать, но в любом случае ты остаешься моей дочерью. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в безопасности. Ну как, я не солгала?

— Нет, мама, только, пожалуйста, поверь мне — я не напрасно говорю, что здесь мне ничего не грозит. Я впервые чувствую себя счастливой. На Роторе я не знала, что это такое.

36

— У тебя усталый вид, Эугения, — заметил Генарр.

— Сивер, я устала. Так, накопилось кое-что за два месяца непрерывных расчетов. Уж и не знаю, как обходились астрономы Земли своими примитивными средствами до выхода человека в космос. Кеплер, например, сформулировал законы движения планет, ограничиваясь такими простыми вещами, как логарифмы, да еще радовался, что ему повезло — потому что их только что придумали.

— Прости меня за невежество, но я полагал, что в наши дни астроном должен только повернуть свои приборы в нужную сторону, а потом может отправляться спать, а утром ему останется лишь забрать аккуратные распечатки и снимки.