Мироздания… неконченное дело

Одинокий мыслитель, архаичный в своем консерватизме, тем не менее он понимает вред застоя, обозначая его метафорой «зима железная». Он предупреждает стареющих сановников России, правительство, от негодования по поводу будоражущего, бунтующего нового и молодого:

«Спаси тогда, нас добрый гений…
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир»

Он просит это новое и молодое не забыть «предназначенье крыл», тем самым не утерять способность полета:

«И вот благое провиденье
С цепи спустило сорванца,
Чтоб крыл своих предназначенья
Не позабыть им до конца»

Одинокий мыслитель, природный созерцатель, Тютчев подчас ставил знак равенства между мощью государственности и силой народной: « Судьба России уподобляется кораблю, севшему на мель, который никакими усилиями экипажа е может быть сдвинут с места, и лишь только одна приливающая волна народной жизни в состоянии поднять его и пустить».

Нельзя не отметить тот факт, что вся русская литература была в тесном мундире сановника.

Пушкин в мундире лицеиста, чиновника и камер – юнкера,

Державин в мундире солдата и министра.

Лермонтов, Толстой, Достоевский, Батюшков, Чаадаев в офицерских мундирах.

Грибоедов, Тютчев были в мундире дипломата.

Несоизмеримая контрастность: дипломат… и поэт, воспеватель стихии свободы, так стесненной и гнетущей государством. Но ведь еще в Библии сказано: «Дух веет, где хочет»

Поэт любил силу, мощь, величие – будь то природа, вселенная, государственность. И в этом смысле он истинный сил классицизма, он благоговел перед общим смыслом мироздания. От того качество тютчевской лирики – сродни державинскому стилю, такое же высокое, торжественное, восхваляющее:

«Всесилен я и вместе слаб,
Властитель я и вместе раб!»

Но классицист Тютчев, в этом тоже его парадоксальность, в то же время и импрессионист. Он схватывает мгновение, запечатлевает настоящее ощущение, минутное смутное настроение:

Мы можем, странствуя в тернистой сей пустыне,
Совать один цветок, ловить летящий миг».

И усиливает эмоциональность, чувственно высоко парит его строка:

…жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита»

Он смел, своеволен и своенравен в сравнения, его сравнения порой аллегоричны:

– « По жилам небо протекло»

– (любимая строка Льва Толстого);

– « Нет, нас одушевляло не чревобесие меча»;
– « И сердце в нас подкидышем бывает»;
– «месяц светит сладко»;
– « всемирный благовест лучей»;
– « румяное, громкое восклицание».

И недаром Тургенев писал: « Язык г. Тютчева поражает читателя счастливой смелостью».

Тютчев и импрессионист: он схватывает мгновение, смутное настроение секунды, а потому запечатлевает настоящее, подлинное ощущение – трепетная, точная фиксация настроения:

«…и жизнь, как океан безбрежный
Вся в настоящем разлита».

И продолжает:

«Мы можем, странствуя в тернистой сей пустыне
Сорвать один цветок, ловить летящий миг».

А Фет писал: « Деревья поют у Тютчева… Нам приятно понимать, что деревья поют своими мелодичными формами, поют стройностью, как небесные сферы».

Сила стихов Тютчева – это сила подлинности, сила достоверности.

Можно высказаться в таком векторе: Тютчев не сочинял, а лишь не мешал поэзии прорваться из него наружу.

Аксаков, давний друг поэта, писал: «из глубочайшей глубины его духа била ключом у него поэзия, из глубины, недосягаемой даже для его собственно воли».

История свидетельствует: стихи были настолько его личным, интимным делом, что он стеснялся их печатать. Когда же публиковал (по настоянию друзей), то полностью своего имени не подписывал. Он писал издателю Т. Георгиевскому: « Полностью моего имени выставлять не нужно, только букву «Т». Я не прячусь, но и выставлять себя напоказ перед толпой не хочу».

Сформулируем так: Тютчев был ярким представителем психологической лирики, как Достоевский – психологического романа. Тютчев живет в Душе, он углубляется в Душу, в аниму, психику природы и человека. Все внешнее, все наружное – задний план, расплывчатый фон, невнятное оправданье. Он не ремесленник, он Демиург, а потому он вне скульптурности обыкновенных описаний. В своей лиричности светотеней он сопоставим с пейзажистом Рембрандтом.