Мировой кризис

Солнечным апрельским утром в здание Царскосельского вокзала вошел усатый господин с тросточкой, сразу направился к кассам, где купил билет, а затем обосновался в буфетной, потребовав крепкого чаю, булочку с маком и цукатами, а также утренние «Ведомости». Ближайший поезд уходил через полчаса, можно было никуда не спешить.

Его сиятельство Алексей Григорьич собрался навестить в Царском старинную знакомицу, вхожую в самые заоблачные сферы — мадам Вырубову, фрейлину ее величества и близкую подругу императрицы. Анна Александровна Вырубова приходилась Баркову родственницей по линии матушки, урожденной баронессы Никольской-Риттер; выпустившись из Пажеского корпуса в гвардию, граф виделся с кузиной постоянно — великосветская львица оказывала благосклонность всем аристократическим салонам, посещаемым конногвардейскими офицерами.

После японской кампании и отставки виделись они значительно реже, но дружеская связь не прервалась — вчера Барков телефонировал в Царское и напросился на аудиенцию, обосновав просьбу делом неотложным, носящим сугубо частный характер. Анна Александровна, женщина несколько экзальтированная и впечатлительная, но отзывчивая, согласилась принять кузена в любое удобное для него время. Уговорились на завтра.

Зная установленные в нынешнее царствование обычаи, Барков решил ехать пораньше, вторым поездом, отправлявшимся в восемь с четвертью — государь (а следовательно, и двор) имеет привычки жаворонка, сиречь поднимается ото сна на рассвете и отправляется почивать, когда жизнь в столице еще бурлит; поэтому-то Николай с семьей предпочитают уединение в тихом Царском Селе.

Весна в нынешнем году пришла рано, за окнами мягкого вагона тянулись березовые перелески, окутанные нежно-зеленым пухом распускающихся почек и черные квадраты огородов. Пригородный экспресс останавливался всего однажды — на станции усадьба Пулково, — до конечной докатили за час с небольшим.

Извозчик повез по наизусть знакомой любому бывшему гвардейцу дороге — Софийский бульвар, мимо Каскадных прудов и казарм лейб-гвардии Кирасирского полка, к Орловским воротам: через них посетители могли попасть на территорию Екатерининского парка и собственно резиденции.

Охрана самая серьезная — пускай революционный разгул десятилетней давности подзабылся, непрекращающийся террор и бомбы перестали быть каждодневной реальностью, но жандармский корпус, министерство двора и гвардия доселе опасались любой тени: если нигилисты ухитрились убить великого князя Сергея Александровича не где-нибудь, а московском Кремле, кто даст гарантию, что подобное не случится однажды в Царском?

Начальником караула Орловских ворот оказался отдаленно знакомый капитан Соловьев, помнивший графа в лицо, но непременных и обязательных к исполнению правил это не отменяло. Документ, запись в журнале, телефонный звонок во дворец — пока искали фрейлину Вырубову, прошло еще пятнадцать минут. Досмотрели, разумеется: на предмет оружия или динамита, даже трость проверили — нет ли в ней выкидного лезвия. Барков терпел, знал, что порядок есть порядок, сам в подобных караулах стоял по молодости.

— Дорогу, надеюсь, указывать не обязательно? — усмехнулся капитан. — Давно вас видно не было, Алексей Григорьевич. Неужто в службу вернуться надумали?

— Отечество позовет — вернусь, — нейтрально ответил граф. — Благодарю, господа, позвольте откланяться…

В парке безлюдно, лишь редкие садовники с ножницами да вальяжно расхаживает одинокая псовая гончая надо думать, собаку выпустили из покоев, прогуляться, и она вполне может принадлежать Самому…

У подъезда южного крыла дворца Баркова встретил камер-лакей — предупрежденный заранее, к кому следует визитер. Проводил на второй этаж по боковой лестнице. Память услужливо подсказывала: если идти прямо, окажешься в Малахитовой гостиной, направо — жилые комнаты, второй коридор ведет к малой столовой. В Екатерининском за двенадцать лет почти ничего не изменилось.

— Здравствуй, Алексис, — Вырубова, подражая августейшей патронессе, говорила с легким акцентом. — Не ждала, не чаяла. Что за спешка? Присаживайся же, незачем стоять в дверях!

Граф легонько коснулся губами тонкой ладони фрейлины. Анна Александровна выглядела усталой и бледной, что не могли скрыть ни румяна, ни помада на губах.

Это была дама средних лет с худым простецким лицом и светлыми глазами. Если бы не богатое платье, со вкусом подобранные украшения, бриллиантовый медальон с изображением царственной четы и модная теперь мантилья, ее вполне можно было принять за провинциальную чиновницу. Взгляд настороженный и чуть нервический, жесты быстрые. От некогда привлекательной улыбчивой особы, за которой волочились романтически настроенные гвардейские корнеты, мало что осталось. Годы идут, да…

— Милая кузина, сколько же мы не виделись? — непринужденно начал Барков, присев на диван рядом с хозяйкой орехового кабинета. — Как я вернулся из Мексики года два прошло, в Аничковом и в салоне m-lle Богданович нынче вовсе не бываю.