Эти сведения сообщил мне сэр Вильям Робертсон и генерал Фильдинг, командующий Лондонским округом, прибавив при этом, что в их распоряжении имелись запасный батальон гренадер и два отряда двор – повой кавалерии. Они спрашивали, что им делать. Я спросил, подчинится ли приказу батальон, и получил ответ: «Офицеры думают, что да». После этого я приказал генералам окружить и арестовать беспорядочную толпу. Они немедленно отправились исполнять приказание.
Я остался в своем кабинете и переживал страшное беспокойство. Теперь серьезные события разыгрались уже в столице государства – в самом его центре. Прошло десять минут. Из окон я видел, как гвардейцы, стоявшие на часах в Уайтхолле, запирали ворота и двери главной арки. Потом вдруг на крыше гвардейских казарм появились люди в штатском, – их было человек двадцать или тридцать, – четко обрисовывавшиеся своими длинными черными силуэтами. Очевидно, они наблюдали что-то такое, что происходило или готовилось на плац-параде. Я не знал, что это было, хотя и находился на расстоянии всего каких-нибудь ста ярдов. Прошло еще десять минут напряженного ожидания, и вернулись генералы, – на этот раз в гораздо более бодром настроении. Все сошло благополучно. Гренадеры с примкнутыми штыками врезались в вооруженную толпу, дворцовая кавалерия окружила бунтовщиков с фланга, и все 3 тыс. человек, арестованные и под вооруженным экскортом, были отправлены в Веллингтонские казармы, где их должны были накормить завтраком перед возобновлением их путешествия. Ни один из них не был ранен, очень немногие получили выговоры и только один или два были подвергнуты легким наказаниям. В очень значительной степени вина лежала на железнодорожной администрации, которая и не подумала изменить традиционные станционные порядки после того, как прекратилась война. В течение нескольких лет солдаты возвращались на фронт, навстречу опасностям и смерти, с чрезвычайной пунктуальностью и исполнительностью, почти без офицеров и в неорганизованном порядке, как будто они были обычными пассажирами-экскурсантами. Железнодорожное начальство не поняло, что при более мягком режиме мирного времени необходимо подготовляться к их перевозке гораздо более тщательно.
Новая политика и ее разъяснение почти сейчас же сказалась на поведении войск. Нескольких дней было достаточно, чтобы рассеять злобные настроения, которые начали было проявляться. Несправедливости, которые испытывала наша армия, кончились. Стала применяться система демобилизация, казавшаяся солдатам вполне справедливой. Все воинские чины немедленно согласились с тем принципом, что продолжительность службы, возраст и количество ранений должны приниматься в соображение прежде всего, отстранив на второй план какие бы то ни было посторонние соображения. Повышение жалования было встречено солдатами с радостью. Что же касается 80 тысяч восемнадцатилетних парней, то они охотно соглашались повидать Рейн и таким образом освободили своих отцов, дядей и старших братьев, испытавших столько мучений. В Гайд-парке король произвел смотр двенадцати батальонам этой прекрасной молодежи перед их отправлением за границу, и все были поражены их бодрым и уверенным видом. В течение двух недель после приказа о новой системе демобилизации дисциплина наших огромных, хотя постепенно таявших армий всюду восстановилась во всей своей традиционной силе.
Первое заседание палаты общин состоялось вскоре после всех этих событий. Депутаты задали буквально несколько тысяч вопросов относительно деталей мобилизации, и пришлось создать особый аппарат для удовлетворения этого небывалого любопытства. Но законопроект об обязательном воинском наборе прошел очень значительным большинством. Либеральная и рабочая оппозиция, чувствовавшая себя свободной от всякой ответственности, боролась против него со всей силой. К счастью, оппозиция была немногочисленна, ибо в противном случае существенно необходимые для государства мероприятия могли бы натолкнуться на затруднения в самый критический момент.