Мировой кризис

По вопросу о воинской повинности премьер-министр и военный кабинет высказывались сначала весьма сдержанно. Нам только что был дан наглядный урок, показавший, во что обошлось нам отсутствие национальной армии; казалось до последней степени неблагоразумным бросать оружие, с таким огромным трудом созданное, и снова восстанавливать все те препятствия, которые мешали обязательной воинской повинности, которые удалось преодолеть лишь очень поздно и с крайними затруднениями. Правительство желало сохранить национальную милицию по швейцарскому образцу, но непосредственное обращение к избирательным округам заставило отказаться от этого плана еще раньше, чем он был разработан. Народные массы всюду требовали отмены принудительной воинской повинности, и кандидаты партий всюду охотно уступали этому народному желанию. Члены кабинета, не связавшие себя в этом отношении никакой положительной программой, поспешили похоронить и забыть опасные взгляды, с которыми они прежде пытались идти на выборы. Еще не прошло и недели после назначения общих выборов, как народ решил, что Великобритания должна вернуться к маленькой профессиональной армии, с которой она вступила в войну.

Требование повесить кайзера нашло в прессе весьма хороший прием и было выражено несколькими министрами. Оно было впервые выдвинуто в официальных кругах лордом Керзоном: это пикантное обстоятельство заставляет вспомнить характеристику, данную Уайльдом охоте на лисиц: «Невыразимые в погоне за несъедобными». Без сомнения требование повесить кайзера было стихийно выдвинуто также широкими народными массами. В течение четырех лет все решительно пропагандисты клеймили кайзера позором как того, чье недостойное тщеславие и Преступное безумие погрузили мир в страшную пучину бедствий. Именно он нес ответственность за всю бойню. Почему он должен понести наказание? Разве можно было терпеть, чтобы присуждался к смерти бедный солдат, от усталости заснувший на своем посту, раненый солдат, измученный долгой военной службой и покинувший фронт, между тем как этот наглый негодяй, из-за которого осиротела каждая семья, мог спокойно спастись бегством и продолжать наслаждаться богатством и роскошью? У нас были войска; у нас были флоты; у нас были союзники; у Британии были длинные руки, и она могла найти его, куда бы он ни скрылся, и подвергнуть его справедливому возмездию, которого требовал оскорбленный мир. Ведь не кто иной, как Барнс, официальный представитель рабочей партии в военном кабинете, в публичной речи заявлял: «…Здесь упоминали о кайзере. Я стою за то, чтобы повесить кайзера».

На первых порах премьер-министр чрезвычайно сильно поддавался подобным взглядам. В тех двух случаях, когда тема эта обсуждалась в имперском военном кабинете, он выступал с чрезвычайно пылкими речами. Не только во время выборов, но и на мирной конференции он изъявил готовность во что бы то ни стало добиваться выдачи германского императора и предания его суду, где должен был быть поставлен вопрос о предании его смертной казни. Я лично не считал, что ответственность государей за их государственную политику могла устанавливаться таким методом. Повешение императора казалось мне наилучшим способом для того, чтобы сразу восстановить его исчезнувшее достоинство и его династию. Народные массы сначала невидимому не имели в виду судебного разбирательства. Но было очевидно, что юристам придется сказать свое слово как по поводу закономерности процесса, так и по поводу личной ответственности обвиняемого. А это возбуждало целый ряд нескончаемых и темных вопросов.

Когда мне пришлось официально высказаться (20 ноября), я рекомендовал проявить в этом вопросе осторожность. «С точки зрения справедливости и права было бы трудно утверждать, что вина низложенного императора была больше, чем вина многих его советников, или больше, чем вина того национального парламента, который содействовал ему в объявлении войны. Может случиться, что после того как против бывшего императора будет составлен обвинительный акт, окажется невозможным обосновать требуемое наказание и тогда создастся безвыходный тупик».