Мировая экономика

Все это говорит о том, что отставание от стран с рыночной экономикой и крах социализма были заранее запрограммированы выбором бесперспективной модели хозяйствования, системы управления. В результате этого выбора социализм был противопоставлен всем инновациям в области управления, современным тенденциям ускорения и обогащения НТП. Поиск путей повышения эффективности оказался возможен лишь на основе отхода от тупиковой модели, на путях развития демократии и рыночной экономики, разработки новой модели хозяйствования и управления с учетом реальных тенденций развития мировой экономики, современного НТП.

* * *

Проанализировав содержание и генезис формирования советской экономической модели, тех тенденций и факторов, которые к ней привели, зададимся вопросом: почему мы от нее отказались? Ведь эта модель в значительной мере еще практикуется в Китае и в еще большей степени в КНДР и на Кубе. По ней ностальгирует значительная часть наших сограждан, активно голосующих за Компартию Российской Федерации, за Сталина, как за исторического лидера России и т. д.

Советская экономическая модель умерла в нашей стране естественной смертью, выработав весь свой ресурс и проявив полную неэффективность. Она могла приносить эффект в условиях короткого периода мирного времени для решения конкретных, часто больших задач с использованием чрезвычайных и мобилизационных методов. Она могла приносить эффект в условиях военного времени, когда требовалось собрать в один кулак все необходимые ресурсы и силы. Но в нормальных условиях она просто не выдерживала никакого сравнения с рыночной моделью [66] .

Во-первых, советская экономическая модель истощала ресурсную базу страны, требовала перерасхода (по сравнению с рыночной) ресурсов всех видов: труда, капитала, инвестиций, земли. Какой ресурс ни возьмешь – везде мы расходуем его больше на единицу конечного выпуска (ВНП), чем в странах с рыночной экономикой. Иными словами, советская экономическая модель адекватна экстенсивному типу производства, она хороша для искусственного стимулирования (на первых этапах) расширяющихся количественных объемов производимой продукции. Но она не годится для интенсивного типа производства, базирующегося на экономии используемых ресурсов,

и, следовательно, на прибыли. Однако именно от прибыли зависят перспективы производства.

Во-вторых, советская экономическая модель не приемлет ускоренного и широкомасштабного научно-технического прогресса, ибо не содержит внутренней мотивации к качественному совершенствованию.

В-третьих, эта модель порождает массовый дефицит, она ориентирована не на спрос, а на плановый показатель, который меняется лишь один раз в год, а то и в пять лет.

В-четвертых, для своего функционирования советская экономическая модель нуждается в тоталитарном или в лучшем случае авторитарном политическом устройстве. Социально-экономический, или общественный, строй в данном случае не может быть демократическим. Уже одно это исключало сохранение советской экономической модели в условиях гласности и других демократических процессов, которые начались в период горбачевской перестройки.

В-пятых, эта модель привела к постепенному затуханию темпов экономического роста СССР, к спаду производства, серьезному отставанию страны от стран Запада. Прогрессирующее отставание СССР обнаружилось не в 80-х или 90-х годах, а еще в конце 50-х – начале 60-х годов XX в. В период брежневского застоя это отставание стало особенно нарастать. Его пытались замедлить с помощью огромного экспорта нефти и газа, но всерьез не занимались совершенствованием экономической модели, как это начал делать Китай с 1978 г., Венгрия – с 1968 г., Польша – с 1971 г. В результате было потеряно много времени, и шанс, когда можно было бы постепенно и безболезненно перейти на рыночную модель, был упущен.

На кого работала модель советской экономики? Конечно, не на народ, не на рабочий класс. Она работала прежде всего на советскую номенклатуру, на партию, на укрепление их власти, положительного имиджа, на мощь страны. И здесь она достигла своих целей, пока внутренняя болезнь и начавшаяся эрозия всей системы «реального социализма» не ослабили ее.

Сегодня рыночная трансформация в России идет и медленнее, и противоречивее, и неизмеримо дороже, и неэффективнее, чем в Польше, Венгрии или Чехии. «Реальный социализм» у нас просуществовал намного дольше по времени, чем в этих странах, идеологическая и психологическая (чувство страха) заданность была намного сильнее. Эта историческая аномалия проросла глубокими корнями в стране. Россия получила в наследство кадры могучей советской номенклатуры, идейно «подготовленных» директоров и ученых, не заклеймила социализм как неэффективную, бесчеловечную и аномальную систему, не запретила Компартию, не принесла покаяние, что помогло бы ей сейчас двигаться по рыночному пути. Утопические умозрительные конструкции XIX в. получили в России в XX в. реальное воплощение в жизнь, от которого так просто не уйти.