У. Черчилль в своей истории Америки («Великая республика») откровенно пишет о том, что США, как и Великобритания, имели очень большие материальные и торговые интересы на Дальнем Востоке и особенно в Китае, и интересы эти формировались в течение нескольких поколений. И вот теперь этим интересам угрожала Япония. Англо-германский конфликт с втягиванием в него СССР, особенно затяжной, или германо-советский конфликт с участием Великобритании в целом облегчал американцам решение своей тихоокеанской задачи.
Как отмечает Д. Рейнолдс, Рузвельт заговорил об опасности всемирной войны с мая 1940 г., а 27 мая 1941 г. назвал идущую в Европе войну «второй мировой», хотя она таковой еще не стала, а была лишь европейской. Как подчеркнул Рейнолдс, американцы стали квалифицировать войну 1914-1918 гг. как мировую только после своего вступления в нее, а войну 1939-1945 гг. – еще до вступления. И он прав, указывая, что сам термин «мировая война» использовался Рузвельтом в качестве тарана, которым он пробивал психологическую стену американского изоляционизма и подогревал воинственность нации.
Итак, путь США к мировому лидерству лежал через войну – с Германией в Атлантике и Японией в Пацифике; так сказать «война двух океанов». Однако 80 % американцев были против участия США в войне, за изоляционистский по сути курс. Все косвенные свидетельства, а также исследования Ч. Бирда, Дж. Толанда, Б. Стиннета (не свободные от частных ошибок, но убедительные в главном тезисе) говорят о том, что президент Ф. Рузвельт (де-факто диктатор «имперской республики») знал о готовящейся атаке японцев на Перл-Харбор. Знал и не предотвратил, поскольку только так можно было пробить изоляционизм, сломать его. Война с Японией логически вела к войне с Германией. Так оно и вышло. Утром 7 декабря японская авиация, стартовав в две «волны» с шести авианосцев, нанесла сокрушительный удар по американским военным кораблям и самолетам в Перл-Харбор.
8 декабря США объявили войну Японии (Сенат проголосовал единогласно, в Конгрессе – один голос против, Джэнет Рэнкин, голосовавшая когда-то против вступления США в Первую мировую войну). 11 декабря 1941 г. Гитлер объявил войну США – комплект.
И даже если Перл-Харбор случился неожиданно, то это тот случай, который помог подготовленному и словно давно ждавшему его президенту.
Япония, почувствовавшая на рубеже XIX–XX вв. вкус побед над сильными (по крайней мере, внешне) противниками (Китай, Россия), нацелилась на советский Дальний Восток и британские колониальные владения. Советско-германский договор 1939 г. перенаправил вектор ее возможной агрессии в сторону от СССР – на британскую и американскую зоны. И хотя Япония в конце 1930-х годов не обладала очень сильными армией и флотом, внезапность вкупе со скованностью англичан на европейском и иных возможных театрах военных действий могли принести (и принесли) свои плоды. Отсюда – стремление Японии к тихоокеанской (макрорегиональной) войне как части мировой. Но для реализации этого стремления нужна была война в Европе.
Опять Европа. Итак, мы вернулись в Европу. От Франции и Италии 1930-х годов в данном контексте можно абстрагироваться, остается Рейх Гитлера. Хотели ли войны Гитлер и немецкая верхушка, стремились и готовились ли они к ней? О да. Но к какой войне? К мировой? В средне– и, тем более, долгосрочной перспективе – да. В краткосрочной – сомнительно. Говорить, как это делал Гитлер, о мировом господстве, «Тысячелетнем Рейхе» и т. п. можно сколько угодно. Однако есть реальность. Разумеется, в перспективе, создав могучую экономику и мощную армию, Германия Гитлера (или его преемников), подталкиваемая политико-экономическими регулярностями («законами») капсистемы, должна была начать большую войну. Однако в реальности 1930-х годов Германия, Гитлер к такой войне готовы не были. Да и к войне менее масштабной тоже. Потому-то «западные демократии» и преподнесли фюреру в Мюнхене, подталкивая его к войне на востоке, Чехословакию – ее военно-экономический потенциал резко усилил Рейх. Но не для мировой войны. Что касается риторики Гитлера о новом мировом порядке, то она была пропагандой, причём главным образом для внутреннего потребления, рассчитанной на немцев с их специфической психологией («мобилизация нации»), традициями и в значительной степени выдавала желаемое за действительное.