Миронов

Догорает вечерняя заря и золотым отливом покрывает колосящиеся хлеба, горит пожаром на высокой церковной колокольне.

Всюду широта, простор. Есть где размахнуться, силушкой тряхнуть. Как хороша вечерняя степь, как она мила и дорога сердцу казака!

Степь. На десятки, сотни верст степь, степь...

– Вот, дяденька, – кивнул Филька на верхушки верб, показавшихся из-за горы, – и наш хутор. А вы с какого?

– С Крутовского. Когда-нибудь все узнаешь. До свидания. Жди в гости. – Виктор крепко, как взрослому, пожал руку Фильки. Глаза его заискрились под лохматыми, нависшими бровями. – Мы, сынок, еще повоюем! – Он развернул дончака и ускакал в степь.

Филька смотрел грустными глазами вслед: «Кто он? Куда в ночь, бесстрашный, один поскакал?..»

21

Где теперь суровый и добрый казак Виктор Ковалев?.. Может быть, подсказал бы, пожурил, а то и надоумил хлопчика по имени Филька Миронов... Выходит, совсем ослабел духом Филипп Козьмич Миронов? А ведь совсем недавно он вообще не признавал ничего, кроме первенства во всем. Даже первым пастухом в хуторе стал в четырнадцать лет. О том, что первым драчуном был, – этого права у него никто не собирается оспаривать, как и атаманства в дерзких ребячьих набегах на чужие сады и бахчи... Первым из хуторских подростков удостоился быть принятым на казенный счет в Усть-Медведицкую гимназию. Но его же и первым из казачьих офицеров, вышедших из самых низов, выгнали из армии. Выбрали атаманом станицы Распопинской, а потом тоже выгнали... Первый песенник, гармонист и танцор. Первым, наверное, чтобы доказать свое горделивое превосходство и несостоятельность других, начал в седло садиться без стремян. Издевался над теми, кто не рубил лозу, а ломал ее. Лезвие своей шашки затупливал о камень, садился на коня, мчался по станкам и буквально сбривал лозу. Потом молча, сознавая свое превосходство, отходил в сторонку и занимался конем и его амуницией... Первый разведчик русско-японской войны. Первым был награжден орденом, потом четырьмя орденами. Его первым качали на руках офицеры-дворяне и генералы кричали «ура!» вновь нарождающемуся герою Тихого Дона. О нем даже книжку написали!.. Но потом его первым же и арестовали, судили и изгнали из армии... Всюду первый?..

Всюду первый... Это как же понимать?.. Ну а если мысленно хоть на минутку обернуться назад и вспомнить, доходил ли он в своих самых невероятных мечтах до того, что на его, хуторского пастушонка из хутора Буерак-Сенюткин, плечах окажется блестящий мундир казачьего подъесаула? И он, как в детском сне, на чистокровном донском скакуне, под колокольный звон всех церквей въедет победителем в родную станицу Усть-Медведицкую... И встречать его будут все хутора и станицы округа Войска Донского. И из Новочеркасска специально прибудет сам наказной атаман!.. Непостижимый взлет фантазии и превращение ее в действительность!.. Кажется, еще ни у кого такой счастливой судьбы не было? И он первым своими собственными руками разрушил этот волшебный замок. Судьба или характер?.. Или «...черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом»! Может быть, так высоко взлетать даже в повторении слов Пушкина есть крайняя степень нескромности? Крылья-то подрезаны, и не летать больше соколу. Они ведь не вырастают, как хвост у ящерицы. Или у него явилось запоздалое желание перекреститься – ведь гром-то уже грянул, а он продолжает по-прежнему спесиво считать себя первым? По каким качествам? По позору и приниженности?.. Помощник по рыбнадзору в гирлах Дона!..

Вода. Луга. Пойма. Леса. Птицы. Тишь. Благодать. В них и уляжется, растворившись, мятежный дух. Шлепнула хвостом по воде рыбина, пошли круги и растаяли. Прогремел случайный выстрел злобного браконьера... Блестящая карьера для бывшего офицера-разведчика, нарождающегося героя Тихого Дона!.. Уж лучше бы навек остаться на сопках Маньчжурии. Это как понимать? Умереть, погибнуть там, на чужбине?.. Нет, на такое он не согласен. Вот на родине, вот тут, сейчас кинуться с обрыва – и конец раздумьям и мучениям... Это ему подходит.

Филипп Козьмич Миронов, кажется, хорошенько и не понял, как он оказался на крутизне донского берега, с детства любимом месте, куда никто из буерак-сенюткинской и усть-медведицкой ребятни не смел и не мог взобраться. Это мог сделать только безрассудный Филька Миронов. Когда он туда взбирался, завистливые подростки, желая хоть чем-то ему насолить, бежали к его матери и, захлебываясь от мстительной радости, наперебой кричали: «Ваш Филька опять в орлином гнезде сидит!..» Мать горестно складывала руки и, раскачиваясь, начинала по-бабьи горестно причитать... Потом бежала к «орлиному гнезду», куда поспешал чуть ли не весь хутор посмотреть, как будут вынимать из гнезда непокорного «птенца»...