Провожали на фронт Филиппа Козьмича поздним утром, когда солнце встало уже в дуб. Было тепло, но не жарко. Мир вокруг нежен и грустен. Фронтовики, пришедшие проводить Миронова, не замечали особой его тоски и требовательно просили подсказать, что делать, чтобы не попасть впросак, как в 1906 году. По-свойски разговаривая, вскоре с удивлением обнаружили, что на семейные проводы Филиппа Козьмича собралась огромная, к тому же взволнованная толпа. После выздоровления выезжает на фронт не рядовой, ничем не примечательный казак, а войсковой старшина, дворянин, талантом и кровью заслуживший ото высокое звание, но оставшийся таким же близким и понятным, каким был всегда. С именем которого станичники связывают решение многих жизненно важных и неотложных вопросов, тем более в такое шаткое время, какое теперь стоит на дворе.
Незаметно возник стихийный митинг. Филиппа Козьмича попросили подняться на подготовленную в далекий путь походную повозку, чтобы всем было слышно. Увлекаясь, он начал говорить громко и горячо, постепенно вытесняя из своего сердца боль расставания: «Я против „победы до победного конца“. За три года русский народ понес невозвратимые жертвы – миллионы загубленных жизней солдат и казаков. Реки пролитой крови, слез матерей, осиротевших детей и вдов. Я против войны! Я за победу рабочих и крестьян. За волю и свободу трудящемуся человеку. За справедливый мир с Германией. Но не с Вильгельмом II. Он полетит с трона, как полетел Николай II. Рабочие Германии установят власть Советов. Поверьте и запомните мои слова: социальная революция в России будет продолжена в Германии. Для нас, казаков, донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских и других, должно быть ясным, что если мы пойдем за генералами, то на троне появится снова самодержавный царь. Если мы пойдем за Калединым, а он этого очень хочет, то мы придем сначала к удушению большевиков, потом к удушению демократической республика и подойдем к республике буржуазной, окажемся в лапах господина Пуришкевича, за спиной которого прячется царь. Если мы, казаки, пойдем с большевиками, то каяться нам не придется, ибо их программа ясна. Может быть, много у них утопического, много крайностей, но цель у них одна – социальная революция. Нам, казакам, с большевиками отношения ломать не стоит. С большевиками мы всегда договоримся, и тогда основные завоевания социальной революции останутся за трудящимися... Меня называют большевиком, а это слово для некоторых такое страшное, что им начали пугать даже маленьких казачат. Одни не знают, кто такие большевики, другие хотя и знают, но злобствуют, играя на невежестве огромной массы казаков и всего населения области Войска Донского. Я вам открыто скажу – генералы шельмуют. И буржуи вместе с ними. Я непричастен, не записывался в большевики, но если они проводят социальную революцию, я пойду с ними....»
Кто посмеет теперь упрекнуть Миронова за его чистую веру в идеалы революции?! За его страшную, непоправимую ошибку.
Не успокоил Филипп Козьмич прощальной речью земляков-станичников, наоборот, кажется, еще большее смятение посеял в их кудлатых, чубатых головах. Выпили походную, закусили «рукавом», и когтистые пальцы полезли к затылку, чтобы в глубоком раздумье почесать его.
Миронов поклонился матери и отцу – в ноги. Поклонился станичникам и родимой сторонушке на все четыре стороны, и рванули кони...
Не успела, кажется, еще улечься пыль на дороге, поднятая лошадьми и походной бричкой Миронова, как Усть-Медведицкую снова залихорадила потрясающая весть. Оказывается, явился очередной лидер, готовый во имя народа спасти погибающую Русь-матушку. Опозоренную и растерзанную, охваченную отчаянием и стыдом за свой затурканный, с панически-запутанным и развращенным сознанием народ. Все политические авантюристы и военные деятели, берясь за оружие или слово, выступали за народ и во имя богоносного русского народа, который понятия о них не имел и, конечно же, не просил у них защиты.
Миронов по дороге на фронт узнал о вооруженном мятеже генерала Лавра Георгиевича Корнилова. Относительно неплохо знал его биографию и военные способности, так как они вместе находились в составе Румынского фронта. Корнилов – сын коллежского секретаря. Кадет. Выпускник Петербургского артиллерийского училища, причем по высшему разряду. Это говорило о недюжинных способностях молодого офицера. Все отмечали его вспыльчивый, взрывной характер и неудержимое стремление только вперед – ничто не могло его заставить отступить... В апреле 1915 года Корнилов, кажется, из-за своего – только вперед, только к победе – попал в плен. Через год бежал и явился прямо в Ставку Верховного главнокомандующего.
Корреспондент «Русских ведомостей» пишет: «Когда обед, на котором присутствовали генералы: иностранцы, свитские, заканчивался, распахнулась дверь и вошел человек в оборванных лохмотьях и с „Георгиями“ на груди. Четким шагом он подошел к генералу Алексееву и отрапортовал: „Честь имею явиться вашему превосходительству, генерал Корнилов“. „Эффект был полный...“