Мираж черной пустыни

Едва Грейс слезла с телеги, как тут же поняла, до какой степени истосковалась Люсиль по общению с белой женщиной. Она увидела Люсиль, леди Дональд, — с тех пор, как ее мужу было даровано звание рыцаря, — стоявшую возле настежь распахнутой двери и обхватившую руками огромный, колышущийся от схваток живот.

Сэр Джеймс целый день занимался бесчисленными делами на ранчо, в то время как Грейс заботилась о Люсиль. Четырехлетний Ральф и семилетний Джеффри играли в саду с собаками, а затем с шумом прибежали домой на ужин, который состоял из консервированной ветчины, кукурузных лепешек и варенья. Затем пришел Джеймс, помылся, переоделся и сел возле жены, где и просидел до полуночи, пока маленькая Гретхен не появилась на свет. Как только Грейс взяла на руки ребенка, она подумала: «Она станет лучшей подругой Моны».

Пока Люсиль, обняв ребенка, спала, Грейс и Джеймс сидели в уютной гостиной, где камин с горящими в нем сосновыми дровами оттеснял прочь холод ночи. Той ночью они говорили о многих вещах: о последнем дожде, неустойчивой экономике протектората, проблемах с местным населением; он расспрашивал ее о медицинском колледже, войне, будущих планах, связанных с Британской Восточной Африкой; рассказывал много о себе, проведенном в Момбасе детстве, о сафари в неизведанных местах, на которых он побывал вместе со своим отцом, о шоке, который он пережил в шестнадцать лет, когда приехал в Англию, и невероятной тоске по дому, похожей на болезнь.

Интимная атмосфера, навеваемая потрескивающим в камине огнем, холодом ночи и тишиной за задернутым занавеской окном, так и побуждала Грейс задать вопрос, волновавший ее все это время. Как он получил ранение, в результате которого сейчас хромал, и как спас жизнь ее брату? Но тут Грейс вспомнила о той ночи, когда их корабль, подбитый вражеской торпедой, шел ко дну, о часах, проведенных в ледяной воде, о криках тонущих людей и поняла, что никогда не сможет рассказать об этом кому-нибудь; точно так же, возможно, и сэр Джеймс хотел сохранить этот эпизод своей жизни в тайне.

Тем не менее она продолжала думать об этом, о нем и о том, через какое чудовищное испытание пришлось пройти им с Валентином во время битвы у границы Танганьики.

Грейс посмотрела на учебник, освещенный лучами утреннего солнца. Завтрак совсем остыл; грамматика еще не выучена.

Предаваться мечтаниям во время дела было крайне несвойственно Грейс Тривертон. Железная дисциплина — вот что выносил человек из учебы в медицинском колледже, и что позволяло женщине преуспевать в мире мужчин. Теперь она находилась в дикой африканской глуши, пытаясь наладить дружеские отношения с воинственным племенем, которое еще вчера бегало по лесу с копьями, но, вместо того чтобы сконцентрироваться на уроке, который ей было необходимо выучить, она сидела и грезила о человеке, который никогда не будет для нее кем-то большим, чем просто другом.

Она изучала существительные, относящиеся ко II классу. «Лев, — гласил учебник грамматики, — относится к классу, к которому он не должен, по сути своей, относиться, — к классу, стоящему ниже людей, но выше других животных. Причиной этого является страх кикую, что, если лев услышит о том, что его относят к III классу, он обидится и убьет человека, посмевшего поставить его на одну ступень с другими животными».

Грейс вздохнула и перелистала страницы. Каким парадоксальным был этот язык! Невероятно сложный, что касалось грамматики, в котором насчитывались, приблизительно, пять настоящих, несколько будущих и целая куча прошедших времен, кикую, тем не менее был самым простым из всех существующих языков. В нем было всего три слова, обозначающих цвет: светлый, темный и красно-коричневый. Если нужно было сказать, что предмет голубой, говорили просто «цвета неба». С числительными тоже было сложно: ими правили магия и суеверия, что с лихвой объясняло тот факт, почему мальчишки, пасшие скот Джеймса, не могли сосчитать его коров. Поскольку кикую запрещалось работать больше шести дней подряд, работать на седьмой день, традиционный день отдыха, означало накликать на себе таху. И так как они уверовали в то, что седьмой месяц беременности был самым опасным и грозил выкидышем, кикую боялись числа «семь» как огня. Они никогда не сажали по семь семян, только по шесть или восемь, и никогда не останавливались, сделав семь шагов, обязательно делали еще один. Даже само слово «семь» никогда не произносилось. Как сказал ей сэр Джеймс: чтобы понять психологию кикую, нужно для начала понять их язык.

Опять Джеймс!

Грейс закрыла книгу и встала. Перед тем как выйти из дома, она несколько минут придирчиво изучала себя в зеркале.

Ее брюки вызвали много толков в протекторате. Женщина в брюках! Некоторые же углядели в этом наряде практичность и заказали себе такие же. Грейс посмотрела на свое лицо. У нее были правильные черты, не испорченная солнцем кожа, красивые густые волосы. «Что, — размышляла она, — думал Джеймс, глядя на меня?»

Наконец Грейс приколола к воротнику бирюзовую брошь, которую ей подарила врач из Америки по имени Саманта Харгрэйв.