Несмотря на то что с May May было покончено еще в 1956 году и террористические действия прекратились, для британцев это была скорее пиррова победа. Может, May May и проиграли ту войну, но теперь, когда Кения находилась на перепутье перед неминуемым переходом к независимости, Моне казалось, что на самом-то деле победа досталась именно May May. В 1957 году африканцы впервые приняли участие в голосовании, в результате чего их кандидаты получили много мест в парламенте. После этого началось систематическое давление на Великобританию, призывы к переходу на самоуправление. Правительство Ее Величества предложило план постепенной передачи власти африканцам. Согласно этому плану переход к окончательной независимости должен был состояться лет через двадцать. Однако последовавшие за этим события вынудили Уайтхолл кардинально пересмотреть свое решение, что вызвало шок и разочарование среди белых поселенцев, которым казалось, что их предали и продали.
Кровавая гражданская война, разразившаяся в Бельгийском Конго в 1960 году, изгнала из страны белых поселенцев, которые спасались бегством на поездах и автомобилях. Многие из них направились в Кению, сея панику среди поселенцев, всерьез опасавшихся, что восстание может распространиться по всей Африке. Именно тогда, три года назад, начался печальный исход из страны белых кенийцев.
Затем из заключения неожиданно освободили Джомо Кеньяту, а ведь Лондон в свое время клятвенно обещал, что этого никогда не случится. Самое же ужасное было то, что в Кении вновь начались столкновения и в воздухе опять витал дух May May. Правительство Ее Величества с сожалением проинформировало поселенцев о том, что вторичной отправки войск Британских военных сил не будет и что самым разумным в этой ситуации является отказ от колониальных притязаний на Кению.
Как только этот «дьявол», как его называли, «лидер, ведущий страну к смерти и мраку», вышел на свободу, он стал невероятно популярной фигурой, символом ухуру. Африканцы тут же выбрали Джомо Кеньяту главой КАНС, новой влиятельной африканской политической партии. Вскоре после этого он провозгласил, что расовой дискриминации в Кении скоро придет конец и что школы, отели и рестораны будут открыты для всех. После такого заявления исход белых из страны усилился.
Дальнейшие всплески террористической активности, наполнявшие сердца ужасом (настолько живы были еще страшные воспоминания о May May), и растущее давление со стороны африканской делегации, принявшей участие в конференции Ланкастерской палаты, стали последней каплей, вынудившей правительство Ее Величества полностью пересмотреть свою политику, направленную на создание многорасовой конституции в Кении. Вместо этого была введена система голосования «один человек — один голос», что позволило африканцам автоматически получить большинство. В результате на последних выборах Джомо Кеньята возглавил коалиционное правительство, став первым премьер-министром в истории Кении.
При такой власти большая часть белого населения просто не мыслила своего существования.
— Прошу прощения, миссис Тривертон.
Мона подняла глаза. В кухню вошла гувернантка, миссис Уадделл. Ее круглое лицо горело, она вся запыхалась, будто преодолела огромное расстояние.
— Она снова сбежала, — пожаловалась женщина, имея в виду неуловимую, свободолюбивую Дебору.
Мона отложила почту и поднялась, чтобы приготовить чаю. Вот как обстоят дела в этой самой новой Кении: слуги хотят получать больше, а работать меньше, и могут преспокойно исчезать вот так, посреди белого дня, если им вздумается. А хозяевам приходилось самим готовить себе чай. Тот факт, что Джомо Кеньята занял кресло премьер-министра, весьма странным образом повлиял на характер Соломона и ему подобных: Соломон больше не хотел подчиняться приказам Моны и часто пренебрегал своими обязанностями, руководствуясь лишь собственными желаниями. «Через два месяца мы станем равными, мемсааб, — заявил он ей однажды, одетый в свою длинную белую канзу и красную фуфайку. — С этих пор вы должны покупать мне брюки». Без сомнения, этим утром он отправился в Найэри пить пиво. Вот как обстоят сегодня дела в Кении.
— У реки искали? — спросила Мона у гувернантки.
— Да, миссис Тривертон. Вашей дочери нигде нет.
Мона нахмурилась, насыпая чай в заварочный чайник. До начала этого года ей не приходилось особо заниматься Деборой: девочка почти все время жила в школе. Но сейчас, когда над белыми школами нависла угроза расовой интеграции, поселенцы забирали оттуда своих детей и опустевшие школы закрывались. Теперь Дебору пришлось перевести на домашнее обучение.
А Мона совсем не хотела, чтобы ее дочь жила вместе с ней дома.
— У вас есть какие-нибудь предположения, миссис Тривертон, где она может находиться?