— Здравствуйте, доктор Тривертон, — произнес помощник суперинтенданта, подходя к ней. Он был высоким, поджарым человеком, следил за порядком в провинции и знал, как вести дела с «местными». — Боюсь, что дальше этого места они нас не пропустят, — сказал он, кивком указывая на основательно выпивших отцов и братьев. — Девочки в реке. Но они пройдут по этой тропе. Это будет ваш единственный шанс увидеть их.
— А где же состоится сама церемония?
— Здесь, выше по холму, за этими деревьями. Много недель назад они подготовили временное убежище.
— Я не ожидала увидеть вас здесь. Вы собираетесь остановить это?
— Я пришел не для того, чтобы вмешиваться, доктор. Я должен проследить, чтобы это событие не вылилось во что-то плохое. — Он обращался не столько к ней, сколько к миссионерам, которые сердито поглядывали на него и готовы были затеять спор.
— Поверьте, — спокойно сказал офицер, — я не потворствую тому, что делают местные жители, но у меня нет права прекратить совершение этого обряда. И я бы не стал пытаться сделать это, даже если бы у меня на то было право. Эти африканцы по численности во много раз превосходят скромные возможности моего отряда, к тому же они хорошо выпили. Их легко воспламенить любому бойкому агитатору. Этих людей становится все труднее контролировать.
— Я не слышала ни единого слова обо всем этом!
— Никто из нас не знал. Они держали все в секрете. Все это как-то связано с делом Дэвида Матенге.
— А у вас есть какие-то соображения о том, где он находится?
— Только слухи. Одни говорят, что он на Танганьике, другие — что в Судане. У губернатора не хватает людей для того, чтобы обыскать ради него всю Восточную Африку, а теперь, когда другой парень признался в убийстве вашего племянника, думаю, что всем глубоко наплевать на то, где находится Дэвид Матенге.
— Ми скузи. Синьор, — обратился к нему седовласый священник со страдальческим выражением лица, — вы должны прекратить эту омерзительную процедуру!
— Они не нарушают никаких законов, святой отец. И я советую не вмешиваться. Если вы попытаетесь сделать это, боюсь, мне придется взять вас под стражу.
— Но это же просто возмутительно! Мы же не участвуем в безбожном ритуале! Ради спасения бедных девочек это нужно остановить!
— Отец Витторио, — терпеливо произнес Шеннон, — вы так же, как и я, хорошо знаете, что эти люди не послушаются меня. И если я попытаюсь остановить их, то произойдет кровавая стычка. Подождите до воскресенья, святой отец, а затем покарайте их со своей кафедры.
Пожилой священник посмотрел на полицейского, затем обернулся к Грейс.
— Синьора дотторесса, — сказал он, — но вы ведь наверняка хотите прекратить это?
Да, Грейс хотела прекратить это. Она испытывала такой сильный протест против обряда ируа, что шесть лет назад даже поехала в Женеву, где при содействии Фонда спасения детей проводилась конференция по поводу африканских детей. Грейс вместе с несколькими делегатами из Европы высказалась против варварских обычаев, заявила, что правительства тех стран, где совершаются эти ритуалы, должны объявить их уголовным преступлением. Удаление клитора производилось не только в Кении, но и по всей Африке и на Ближнем Востоке. Сотни племен — от бедуинов в Сирии до зулу в Южной Африке — заставляли маленьких девочек страдать от болезненного и травмирующего ритуала, который позднее создавал в их жизни ряд проблем, особенно при рождении ребенка. Грейс рассказала делегатам конференции о Гачику и родах Нджери с помощью кесарева сечения.
Однако участники конференции не смогли полностью согласиться с запретом священного и глубоко укоренившегося в их народах обряда и настаивали лишь на необходимости просветительной работы среди этих народов, которая поможет им отказаться от подобных практик по собственному желанию.
Насколько Грейс было известно, ритуал ируа в этой провинции не проводился уже несколько лет. Если правда то, что, как говорит офицер Шеннон, этот ритуал до некоторой степени связан с арестом Дэвида Матенге, тогда сегодняшнее событие имеет куда более серьезное значение, чем просто исполнение обычая племени.
Оно должно означать пощечину белому человеку.
— Вот они идут, — произнес один из методистов.
Во всем ритуале это был единственный момент, когда посторонние могли смотреть на проходящих обряд посвящения. Девочки медленно двигались по тропинке, ведущей от реки к хижине, они были совершенно голыми, на них оставались только ожерелья. Своими чистыми голосами они пели древние песни, полные скорби. Девочки шли парами, прижав локти к ребрам, подняв руки вверх. Пальцы были сжаты в кулаки, большой палец просунут между двумя другими пальцами руки наподобие кукиша, что является у африканцев знаком готовности перенести боль.
Грейс была потрясена до оцепенения. И святые отцы, и миссионеры также замерли, потому что оказались не готовыми к такому зрелищу.