Мираж

Когда я наступил на одно из зерен, оно вошло мне в стопу и в своем подъеме достигло глотки. Она и сейчас полыхает огнем. Мне тяжело говорить. Мираж сгущается перед глазами и зовет. Больше оазис меня не дождется. Я торжественно обещаю это ликам святых, глядя в безжизненные глаза великомучеников Серена и Виктора, угодников Льва и Мартина, Райце-Роха чудотворца, святого Карлоса - сей причислен Братством к лику святых единственно из страха перед магами. По случаю я зажег пред образами свечи, и тени пляшут на полированном корпусе "Горгоны".

А им плюнь в глаза - все Божья роса! "Давать имена - дело человеков, так отнеслось к названьицу Его Святейшество в одной из проповедей. - Важны дела, а не слова. Именуют же диавола, врага рода человеческого, Люцифером".

Меня заносит, я перескакиваю с пятого на десятое, но так происходит часто, когда звучит монолог без надежды на будущих слушателей. Это просто дурная, не так давно приобретенная мною привычка разговаривать самому с собой. Скоро надобность в диалогах - хвала Василискам - отпадет вовсе. Уже сейчас любому известно, чего можно ждать от соседа, что у него там такое творится в глубинках заячьей души. А если неясно с соседом - ничего страшного, ясно с другими, и вряд ли сосед с оказией удивит чем- нибудь новеньким.

... Иногда вспоминается светлое. Оно приходит, когда не ждешь, не спросясь: так, недавно оно коснулось меня, сокрытое в порывах холодного ветра, тянувшего тучи в поводу, а солнце отчаянно отбивалось и проигрывало. Что-то растворилось во мне крупинкой реактива, достаточно сильной, чтобы на миг окрасить все сознание в прежний, умерший цвет. Мелькнула жаркая, залитая солнцем площадь, побелевшее майское небо, праздничная вода, дальний городской пляж. Прежние, ушедшие голоса невнятно позвали и исчезли вновь. Белые рубашки с короткими рукавами. Причал, катера, на которых можно прокатиться, а можно и нет. Мороженое. Его я могу купить и теперь, и я покупаю в надежде охладить палящий внутренний зной и развеять мираж, но толку от этого чуть. Порой выскочит глупая мысль: вот то забытое, маленькое эскимо - оно бы покончило с наваждением одним спасительным леденящим ударом, но где оно, в каких, некупленное, растаяло далях? И даже ветер, сулящий скорое ненастье, был не страшен тогда: приходилось, весело охая, нестись опрометью в ближайшую подворотню или прямо домой, и не виделось в нем ничего скверного. Но нынче ветер - даже тот, что подарил мне на днях радость былого света, - секундой позже предстал скотиной-хозяином, вышвыривающим белый день за порог, точно собаку.

Вот так я разговариваю с собой, потому что прочим уже заранее все понятно и они, перекормленные страхом, не хотят понимать ничего сверх, а если кто-то что-то еще не понял обо мне, так это я сам, приходится жевать и пережевывать жвачку в поисках тайного вкуса.

... Василиски объявились как-то все сразу. До поры до времени они попадались в толпе поодиночке или малыми группами, и на них никто не обращал особого внимания, благо хватало уже безумных сект и психов вообще, город кишмя кишел сумасшедшими, так что новинка помраченного разума - секта Покаянное Братство - оставалась в тени. Они не проповедовали на перекрестках, не клеили афиши, не обещали исцелить больных. Они просто существовали и мало-помалу множились, но по-прежнему молча вышагивали в людских потоках, сновали в метро, не страшась запятнать белоснежные одеяния, - погруженные в себя, поглощенные какой-то, казалось, одной неотступной мыслью. И старались ни с кем не встречаться взглядом. Дальше началась политика. Вокруг царила неразбериха, и опять же никто не удивился, когда представитель секты очутился в парламенте. Заграница отреагировала более живо: там тоже доставало забот, но внезапное появление в органах власти сектантов смутило тамошнее общественное мнение. Я говорю об их органах власти, ибо к тому времени Покаянное Братство было представлено и там. Настоящую тревогу забили позже, когда ничего поделать было нельзя. Ряды секты множились с каждым днем. Это касалось не только власть имущих, но и простых смертных. Теперь уже ясно, что в погоне за правом пореже каяться и раскрываться в Момент Истины каждый член секты был заинтересован в привлечении как можно большего числа неофитов. Вдобавок это вело к неуклонному движению вверх по иерархической лестнице, венчала которую немногочисленная каста собственно Василисков, внушавших необъяснимый страх своим видом, манерой говорить, смотреть, передвигаться. Число их оставалось неизменным.

К чему это все? Моя речь похожа на чтение главы из ненаписанного учебника новейшей истории. Рассказывать все эти вещи скучно и тяжко, но я возьму себя в руки и, коль скоро крутится пленка, продолжу. Правда, еще раз забегу вперед и расскажу теперь, как положили мне клеймо на чело и правую руку. Да, выйдет лучше, если исторические подробности я буду приводить походя, между делом, по велению настроения.