Мираж

Передача неумолимо шла к концу. Дженна была совершенно измотана, но, как ни странно, она чувствовала себя победительницей, во всяком случае, ей удалось покорить хотя бы аудиторию в студии.

Позвонил некий Гэри из Дюбюка (»Может быть, вы Дюбюк из Гэри?» — попытался пошутить Мэннинг).

— Вы американка? — прозвучало из динамика. Аудитория студии недовольно зашумела.

— Я родилась далеко отсюда, — ответила Дженна, — но несколько лет назад я получила американское гражданство.

«Для чего мне пришлось много и убедительно лгать», — мысленно добавила она.

— Вы полагаете, что это дает вам право диктовать американцам, как им следует думать и жить? — продолжал звонивший. Собравшиеся в студии возмущенно зашикали.

— Я не помню, чтобы я учила американцев жить, — возразила Дженна.

— Я хочу сказать, что вам лучше отправиться в Россию, или что там от нее осталось, и там…

Барри Мэннинг отключил связь.

— Дюбюк, убирайся в Гэри, — сказал он, и присутствующие облегченно рассмеялись.

Барри сумел разрядить неловкость.

Насколько все это было не похоже на холодно-вежливые собрания, где ученые мужи аплодировали совершенно потрясающему научному факту, а затем равнодушно принимались обсуждать мелкие, второстепенные вопросы.

Когда Дженна перешла к своей излюбленной теме, в зале воцарилась напряженная тишина.

— В Африке до сих пор уродуют маленьких девочек во имя сохранения «половой чистоты». В странах, где властвуют исламские фундаменталисты, женщины и в наше время вынуждены бороться со средневековыми предрассудками и угнетением. И даже здесь, в цивилизованной Америке, разворачивается ужасающая по своим масштабам эскалация насилия над женщинами.

Но даже уловив интерес сидящих в зале людей, Дженна не могла избавиться от подавленности — она не сумела достучаться до них, заставить аудиторию почувствовать то же, что чувствовала она сама. У Дженны было такое ощущение, словно она пересекла бурную реку и зовет за собой остальных, оставшихся на болотистом, вязком берегу, но они не слышат ее отчаянного призыва и не спешат броситься в воду. Передача уже подходила к концу, когда бойкая юная особа, судя по всему, студентка колледжа, решительно подняла руку, привлекая к себе внимание ведущего.

— Доктор Соррел, скажите, вы лично были когда-нибудь жертвой тех жестокостей, о которых пишете в своих книгах?

Этого вопроса Дженна ждала с самого начала, и к ответу на него она готовилась несколько последних дней. Но она так устала от общения с аудиторией, что вопрос застал ее врасплох. В голову Дженне пришла совершенно дикая мысль — взять и избавиться от груза притворства, столько лет давившего на ее плечи.

«А почему бы и нет?» — подумала она. Это же так просто — сказать правду при всех этих свидетелях, поведать им, кто она на самом деле и почему оказалась здесь, за много миль от родного дома.

На миг Дженне показалось, что вот-вот рассеются тучи страха, застилавшие горизонт ее сознания и она легко и свободно расскажет собравшимся всю правду о себе. Но это продолжалось мгновение. Тучи снова заволокли очистившееся небо, и все встало на свои места. Присутствующим показалось, что Дженна просто обдумывает ответ, который в действительности был заготовлен ею заранее.

— Я не стану касаться сейчас моей личной жизни. Дело в том, что я профессиональный психолог и психотерапевт и поэтому работаю с пациентами, работаю один на один, я традиционалистка в том, что касается взаимоотношений врача и больного. Я искренне считаю, что пациент не должен тратить время и силы, принимая или отвергая личные переживания своего врача.

Дженна посмотрела в глаза студентки, обвела взглядом аудиторию и поняла, что сказанного недостаточно.

— И вот что еще я хочу сказать, — медленно взвешивая каждое слово, проговорила Дженна. — В некоторых богатейших странах мира я видела и пережила такое, что… — Дженна помолчала. Что хочет она сказать собравшимся здесь людям? Смогут ли они понять, что значит быть постоянно плотно закутанной в черные одежды и с самого детства ощущать себя рабыней? Каково потерять мать, не смирившуюся с положением младшей жены в собственном доме? Разве можно представить ужас женщины при виде града камней, убивающего жизнь в ее подруге, которая совершила страшный грех — осмелилась полюбить вопреки законам, придуманным для себя мужчинами? Нет, эти благополучные люди не поймут ее.

Внезапно Дженна почувствовала, что из ее глаз потекли горячие слезы.

— Так вот. — Она все-таки заставила себя говорить. — Мы все были свидетелями ужасных вещей, они происходили либо с нами, либо с нашими соседями. Мы читали о них в газетах и видели по телевизору. Но одно дело — просто смотреть и совсем другое — сопереживать, понимать и чувствовать сердцем. И я верю, что, только научившись этому искусству — понимать сердцем, — простите мне, психологу, этот непрофессиональный термин, — понимать и сострадать, а не бороться с любым проявлением мысли и веры, отличной от наших, только тогда появится надежда на реальное исцеление от тех недугов, о которых мы с вами говорили сегодня.