Мираж

— Нет, нет, — бурно перебила она, — мне необходимо наконец высказаться! Меня ведь окружают только слуги и чужие люди. Как мог мой отец допустить, чтобы Марвуд увез меня в Англию? Ведь он знал, что это за страна. Мне изображали ее в самых радужных красках, но когда я в первый раз ступила на ее берег в морозный, туманный день, меня насквозь пронизало холодом. Я, уроженка солнечного юга, должна была дышать холодом и туманом! Я, привыкшая к большому обществу и свободе в доме отца, должна была вести жизнь, исключающую все, что не принадлежит к высшей английской аристократии, потому что в этом отношении мой супруг необыкновенно консервативен! Вечно одна и та же смертельно скучная вереница охот и обедов в деревне, раутов и балов в городе! Люди вокруг — марионетки, оградившие себя китайской стеной смешных предрассудков, и ни шага без надзора, ни вздоха свободного! Я задыхалась в этой обстановке! — Зинаида прижала руки к груди, как будто и теперь еще чувствовала удушье, и с возрастающим возбуждением продолжала: — Пока был жив отец, я не хотела доводить дело до разрыва; он и без того страдал, видя внутренний разлад между нами; я ради него старалась, чтобы обо мне не сплетничали и не втаптывали меня в грязь. Но когда он умер, когда я лишилась этого прибежища, у меня не хватило больше сил терпеть, я разорвала цепи и вернула себе свободу! Впрочем, свобода дорого обошлась мне; она стоила мне веры в Бога, в людей, в себя самое! У меня нет больше ничего на свете!

Судорожные рыдания без слез почти заглушили последние слова. Молодая женщина бросилась в кресло и уткнулась лицом в его подушки. Зоннек подошел к ней и, тихо положив руку ей на плечо, сказал глубоко серьезным голосом:

— Не говорите так, Зинаида! Ведь вы — мать.

— Мать, у которой отняли ребенка! — воскликнула она, сверкнув глазами. — Я ведь должна была расстаться с моим Перси! Марвуд, конечно, предъявил свои права на сына и наследника, а между тем это мое дитя, в его жилах течет моя кровь! Посмотрите сами, на кого он похож, на отца или на меня?

Она указала на акварельный портрет, занимавший почетное место на письменном столе и изображавший мальчика в матросском костюме. Это был красивый ребенок с темными волосами и большими темными глазами матери.

— Да, у него ваши черты, — уверенно сказал Лотарь, — и, главное, ваши глаза.

— Правда? Я уже три года не видела его и должна мириться с тем, что он живет далеко от меня и что его воспитывают в ненависти ко мне!

— Вы преувеличиваете; восьмилетнего ребенка нельзя воспитывать в ненависти к кому-нибудь.

— Отчего же, если действовать систематически, а в систематичности у Марвуда нет недостатка. Вы не знаете его так, как я. Как часто я думаю о том, чтобы похитить моего ребенка и бежать с ним сначала в Каир, потом дальше, дальше, хоть в пустыню, чтобы нас не нашли, чтобы…

— Ради Бога, только не это! — с испугом перебил ее Зоннек. — Марвуд сумеет найти вас и силой отнимет ребенка; закон на его стороне.

Молодая женщина опять засмеялась, дико, с отчаянием.

— О да, я знаю, мне это втолковали! Сын принадлежит отцу. Прав матери закон не охраняет, их можно безнаказанно топтать ногами; это я знаю по опыту.

Легкий стук в дверь прервал эту сцену. Вошедший лакей доложил о приезде Бертрама.

Зинаида провела платком по пылающему лицу.

— Ах, это доктор! Я совсем забыла, что он назначил этот час. Вы уходите? Нет, нет, не уходите! Мы еще не говорили о вас, а мне о многом хочется расспросить.

— Доктору честь и место, — ответил Зоннек, действительно, собиравшийся уйти, хотя и ему надо было кое-что сказать ей.

— О, его визит будет непродолжителен, а затем я опять в вашем распоряжении. Хорошее не следует упускать, оно редко выпадает на нашу долю. Вы останетесь, правда?

Зинаида произнесла свою просьбу почти страстно, и Лотарь согласился. Он представил вошедшего доктора, подчеркнув, что это — его друг; поэтому леди Марвуд приняла Бертрама очень любезно.

— Я покину вас на четверть часа, извините, — обратилась она к Зоннеку, — а чтобы вы не скучали, пришлю вам кое-что такое, что напомнит вам Каир. Будьте как дома! Ведь вы всегда были у нас своим.

Она позвонила, тихо отдала какое-то приказание и пригласила доктора следовать за ней в соседнюю комнату.

Зоннек подошел к письменному столу, и его взгляд задумчиво остановился на портрете маленького Перси. Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой араб, мальчик лет шестнадцати в богатом костюме. Он нес позолоченный кофейный сервиз тончайшей арабской работы и ящичек слоновой кости с папиросами и вытаращил блестящие черные глаза от изумления, когда незнакомый господин заговорил с ним на его родном языке.

— А, Гассан, и ты приехал в Европу?

— Ты знаешь меня, господин? — пробормотал ошеломленный Гассан.

— Я видел тебя шесть лет тому назад в Каире у твоего господина, а раньше в Луксоре. Ты помнишь, в Луксоре была хорошенькая беленькая девочка, которая жила у твоей госпожи и с которой ты играл? Она всегда носила белые платьица…