Получив почти одновременно из Мадрида эти указания военного министра расправиться с Мирандой, Кахигаль отказался привести их в исполнение. В своем ответе министру он с негодованием отверг обвинения, выдвинутые против своего адъютанта, подчеркнув, что он блестяще выполнил на Ямайке порученную ему миссию. Кахигаль характеризовал Миранду как в высшей степени опытного и образованного офицера, знающего четыре иностранных языка и незаменимого на посту адъютанта. Что касается обвинения Миранды в выдаче военных секретов английскому генералу Кампбеллу, то оно является вымыслом, писал Кахигаль в Мадрид, ибо когда генерал Кампбелл по недосмотру сопровождавшего его испанского офицера посетил крепость «Принсипе», то Миранды в этот день вообще в Гаване не было.
В заключение Кахигаль просил военного министра отменить основанный на клеветнических обвинениях приказ об аресте Миранды, оставить его на прежней должности и присвоить ему за отличную службу чин полковника. Свой ответ Кахигаль заканчивал довольно резко: «Если король мне не доверяет или считает неспособным выполнять возложенные на меня обязанности, то прошу меня от них освободить и разрешить вернуться в Мадрид для более полного и детального отчета».
Пока ответ Кахигаля был доставлен в Мадрид, пока из Мадрида пришли новые инструкции в Гавану, прошло полгода. Между тем Миранда продолжал служить адъютантом при губернаторе и пользоваться его полным доверием.
22 апреля 1782 года из Гаваны для захвата находившихся под контролем англичан Багамских островов направилась военно — морская экспедиция в составе нескольких кораблей под командованием Кахигаля, которого сопровождал Миранда. Задуманная операция увенчалась полным успехом. Англичане почти без боя сдались Кахигалю. Соглашение о капитуляции англичан было выработано Мирандой. Кахигаль и его адъютант надеялись, что эта новая блестящая победа принесет им признание вышестоящего начальства. Но и на этот раз то, что им следовало поставить в заслугу, им было поставлено в вину. Главнокомандующий испанскими силами в Карибском районе был в ту пору 26—летний генерал Бернардо де Гальвес, брат военного министра. К нему в Луизиану Кахигаль послал с сообщением об одержанной победе Миранду. Придравшись к тому, что каракасец в официальной реляции не упомянул его имени, главнокомандующий приказал арестовать креола, подвергнуть секвестру все его бумаги и под конвоем направить в Гавану в распоряжение Кахигаля.
Возмущенный Кахигаль немедленно освободил арестованного, посоветовав ему на время спрятаться.
Между тем положение самого Кахигаля становилось с каждым днем все более шатким. В декабре 1782 года из Мадрида сообщили, что он смещен со своего поста и что на его место назначен новый губернатор. Для Миранды это могло означать только одно — тюрьму, суд и, возможно, обвинительный приговор. Стоило ли рисковать собой в этих условиях? Во имя чего? Десять лет на службе испанского короля убедили его в том, что испанские власти думают только об одном: сохранить любыми средствами свою власть в колониях. Креол для них — потенциальный враг, ожидать ему от Испании милостей и бесполезно и глупо.
Все эти годы он служил верой и правдой Испании, сражался за ее честь и славу, не щадил себя. И вместо благодарности его преследовали, унижали, обвиняли в недостойных поступках, сажали под стражу, наконец, отдали под суд. Конечно, будь он испанским грандом, как дон Бернардо де Гальвес, он давно уже занял бы соответствующую его способностям командную должность. Но он был креолом, пасынком, чуть ли не ублюдком для испанских аристократов, и, пока они правят в Мадриде, для него в Испании и ее колониях не будет на места, ни покоя.
Миранде ничего другого не оставалось, как покинуть Кубу и бежать за границу. Но куда? Естественно, что в Соединенные Штаты, которые расположены здесь же, по соседству с Кубой. Он сражался за свободу этой страны, там его знают, там его встретят как друга.
В 80-х годах XVIII столетия политическая эмиграция была еще малораспространенным явлением. Политическими беглецами являлись тогда неудачливые претенденты на трон, которых соперничающие государства поддерживали в надежде на выгодный союз или на территориальные уступки. Политическим эмигрантом мог оказаться философ-бунтарь, если, разумеется, он располагал, подобно Вольтеру, своими доходами или богатыми покровителями, обеспечивавшими ему существование. Ибо политический эмигрант того времени, как правило, выходил из дворянских сословий и даже на чужбине не мог себе позволить заниматься «черной» работой, физическим трудом, чтобы заработать себе на пропитание. Поступи он так, он лишился бы уважения власть имущих, а тем самым и каких-либо шансов достичь когда-либо своих целей.