Второй пункт, не менее удивительный, — я могу поменять внешний идентификатор. Имя, короче говоря. Имя прописывается в систему и не может меняться, от слова совсем. В подпольных лабораториях устанавливают ломанные системы с возможностью менять внешний идентификатор, но это до того момента, пока тебя не засекут ФСС — Федеральная Следственная Служба.
Наказание за
Третье — я потерял порядка двадцати процентов нанитов. Они ушли на перестройку, расширение и укрепление нейронных связей, и… у меня образовался совершенно новый имплант.
Открыв окно имплантов, я по второму разу всмотрелся в последнюю строчку:
Мысленно выделил модуль внешнего воздействия, и вверху появилась его схема расположения в организме. Он сам, как и остальные, находился в нижнем отделе мозга, и так же размером с горошину. Но в некоторый мандраж вводила не только неизвестность, для чего он нужен, а ещё то, что он рассекал верхнюю часть тела. Какие-то тонкие связи, не то проводов, не то сосудов, пронизывали мозг, спинной мозг и подключались к органам зрения, слуха и абсолютно ко всем модулям. Заканчивались эти «сосуды» в ладонях.
С некоторой возможностью данного импланта я уже ознакомился ранее. Я мог видеть в темноте и сканировать всё, что находится за не металлическими объектами. Мои глаза стали почти как «Альфа Си» Захара, только ещё лучше — их нельзя определись как имплант.
Интересно, что ещё может делать эта штука… Непроизвольно я поглядел на свои ладони, которые внешне совершенно не изменились.
Но изменения произошли не только в этом. У меня появилось чёртова туча баз образов! Сто сорок семь неизвестных сборок баз, файлов и каких-то образов воспоминаний! Это помимо того, что я набрал из интернета и методично записывал знания от Ксуля.
Некоторые из баз были настолько громадные, что я побоялся их просто открыть «превью». Да я на неделю свалюсь, если вообще выживу после такого! Нет, лет до восемнадцати я точно не рискну его активировать. Возможности учить такой образ частями не предусмотрено. Правда, с некоторыми всё же есть возможность ознакомиться, но всё потом.
«Нам нужно выбраться из этой дыры наконец…»
И как только я это подумал, непроизвольно вспомнил про Альбину. Поджав губы, я начал шарить по карманам, выискивая тот браслет, который я снял с её руки.
— Что ищешь? — спросила Злата, до этого на удивление молчавшая.
— Браслет… Тот браслет… — нервно сказал я, совершенно ничего не находя.
«Неужели я его потерял?!» — мысленно начал я паниковать.
Мой находился на мне, а вот тот самый, что я держал в руках — исчез.
— Илья… Он… у меня… — произнесла девушка, и я удивлённо взглянул на неё. — Я его забрала, чтобы никто у тебя его не отобрал ночью.
Встав с кровати, она подтянулась на второй ярус, достала завёрнутый дождевик, развернула и отдала мне серебристый браслет, который был подогнан под тонкую девичью руку. Схватив его, я сразу же глянул на гравировку «Моей дорогой Альбине» с внутренней стороны. Мы их нанесли себе на браслеты более полугода назад, когда стали считать себя парой.
— Спасибо… — сказал я девушке, подавляя ком в горле, и положил браслет в карман. Он мне очень дорог как память… — Ты не знаешь… что с её телом?
— Захар сказал, что её кремировали… — вздохнула она, опустив голову.
Стиснув зубы, я попытался успокоиться, но выходило слабо.
— Пойдём завтракать. У нас осталось сорок минут, — сказал я и двинулся на выход, а Злата молча пошла следом.
На половине пути к столовой я более-менее пришёл в себя, но был изрядно раздражён, можно сказать, на весь мир. На помощь мне пришла Мини, которая прокомментировала это как «подростковый организм» и стабилизировала основные гормоны.
Аппетит пришёл во время еды. Из-за нанитов я даже не понимал, насколько был голоден. Правда, благодаря Злате, что поила меня молочным изолятом, я совершенно не схуднул.
— Много потратила? — спросил я у польки, доедая кашу. Она сидела напротив и без особого аппетита съела лишь половину.
— Ты о чём? — удивилась она, поднимая на меня взгляд.
— В обменнике на меня много потратила? — уточнил я.
— Не волнуйся. Не много, — стушевалась она.