Мир запретных ласк

Ева понятия не имела, почему Видаль Суарес решил купить дворец. Или, может, она все понимала, но не хотела признавать, что он не забыл и не простил, как она и ее мать с ним обращались.

Они подошли к большой круглой площадке перед дворцом, в центре которой находился фонтан без воды.

Дворец представлял собой внушительное здание, в архитектуре которого сочетались элементы классического и мавританского стилей. Арка парадного входа вела в открытый внутренний двор с колоннадой по периметру.

Дорогой спортивный автомобиль, на котором, очевидно, приехал Видаль, смотрелся нелепо на фоне стен с осыпающейся штукатуркой.

Ева неожиданно вспомнила, как ее мать однажды пригласила Видаля поужинать вместе с ними. В тот день Ева с нетерпением ждала, когда наступит вечер. Ей тогда было шестнадцать лет, и ее тянуло к Видалю.

Он пришел в слаксах и рубашке. Его волосы были зачесаны назад. Ева никогда не видела его таким красивым.

На протяжении всего ужина мать говорила Еве о Видале, словно тот не присутствовал за столом. Словно он был предметом, а не человеком. Словно разговаривать с ним было ниже ее достоинства.

Еву переполняли гнев и чувство стыда, но ей не хватило смелости противостоять матери. Она окружила свой внутренний мир невидимой броней, за которой спрятала свои чувства и желания.

За ужином Видаль держался с достоинством и был вежлив, но после этого больше никогда не садился с ними за стол.

И вот спустя много лет он вернулся во дворец с намерением его купить. Неудивительно, что он решил воспользоваться возможностью отомстить Еве за свои унижения.

Они вошли в главный зал для приемов, и Ева внутренне содрогнулась при виде выцветших обоев с пятнами сырости, протертых ковров и требующих реставрации портретов предков. Большая часть мебели была в чехлах от пыли, и это придавало интерьеру еще более жалкий вид.

Набравшись смелости, Ева повернулась и посмотрела на Видаля. В саду ее слепило солнце, но сейчас ничто не мешало ей разглядеть его лицо с выразительными сине-зелеными глазами, прямым носом и волевым подбородком. От его мужественной красоты у нее захватило дух. Коротко подстриженная темная бородка привлекала внимание к его чувственным губам, и она вспомнила, какими жестокими могут быть эти губы.

Сердце Евы подпрыгнуло в груди.

«Не думай об этом. Только не сейчас», — приказал ей здравый смысл.

— Ты смотришь на меня так, будто никогда не видела раньше, — сказал Видаль.

Еву бросило в жар.

— Ты выглядишь… по-другому.

— Я другой, — произнес он уверенным тоном человека, который, вопреки скромному происхождению, поднялся на самый верх социальной лестницы. Стоимость его бизнеса оценивалась в миллиарды долларов. Очевидно, он владел недвижимостью в каждом крупном городе.

Ева спросила себя, изменилась ли она сама. По ее ощущениям, она изменилась. Если раньше мать говорила ей, что думать и как себя вести, то теперь ей приходилось самой принимать решения. Она чувствовала себя свободной и одновременно с этим ранимой.

Перемены касались и ее стиля одежды. Вспомнив о своем затрапезном виде, она ужаснулась и начала бормотать:

— Я… я собиралась переодеться перед твоим приходом, но не успела…

Взгляд Видаля скользнул сначала вниз, затем вверх по ее телу, и в глубине ее женского естества все затрепетало, словно пробудившись от долгого сна.

— Это не твой обычный наряд? Как я могу это знать? С нашей последней встречи прошло столько времени. Очевидно, изменения затронули не только дворец.

— Да. Все не так, как прежде.

Видаль отвел взгляд, засунул руки в карманы брюк, затем снова посмотрел на Еву:

— Не буду лгать, что мне нравилась твоя мать, но я сожалею о твоей утрате.

— Спасибо, — отрезала она.

Он покачал головой:

— Вижу, ты такая же холодная, как раньше. Даже упоминание о матери не заставило тебя проявить эмоции. Я думал, вы были очень близки.

Как он мог такое подумать? Неужели он не видел, что ее мать ею манипулировала?

— Как дела у твоего отца? — спросила она, желая поскорее сменить тему.

Он вытащил руки из карманов. Выражение его лица стало суровым.

— Ты хочешь сказать, что ты ничего не знаешь?

Ева нахмурилась:

— Не знаю чего?

— Что он умер, — отрезал Видаль.

На мгновение она потеряла дар речи.

— Но как? Когда?

— Как будто тебе не все равно.

— Мне всегда нравился твой отец. Он был добр ко мне.

— Он был к тебе добрее, чем ты того заслуживала.

Еву охватило чувство стыда. Она вспомнила, как однажды передала отцу Видаля распоряжение своей матери, которая никогда не позволяла ей разговаривать с работниками как с равными. На обратном пути она столкнулась с Видалем. Тот смерил ее гневным взглядом и произнес:

— Кто тебе позволил так разговаривать со старшими?

Ева испытала смущение, чувство стыда и еще что-то непонятное, что ее напугало. Тогда она спряталась за маской ледяного безразличия и, гордо подняв подбородок, как всегда делала ее мать, ответила:

— Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? Ты здесь даже не работаешь. Ты живешь здесь только из милости моей матери.