Мир всем

Я горько усмехнулась, но решения не изменила. Оставалось лишь узнать, где в Ленинграде есть хоть одна действующая церковь. Не станешь же спрашивать у прохожих: «А где тут церковь?» — такие вопросы многие сочтут провокационными и обратятся в милицию — с задержанием, протоколом и сообщением на работу. В общем, прощай любимая работа и здравствуй волчий билет.

Я подлила в раковину горячей воды из чайника, чтобы домыть вилки и ложки. Мысли перекинулась на мои поездки на Новодевичье кладбище, откручивая события назад, начиная от сна, с просьбой бабуси о поминовении. На ум пришёл разговор двух уборщиц, когда Клавдия Ивановна дала понять, что посещает церковь. У неё и надо спросить. Но как? Не подойдешь и не спросишь в открытую.

Я поставила стопку вымытых тарелок на стол и взяла кухонное полотенце. Если подумать, то выход всегда найдётся. Идея возникла вместе с последней тарелкой. Хорошо, что я на фронте всегда читала газеты, стараясь не пропускать новости о родном Ленинграде. Завтра пойду в школу и проведу разведку боем.

* * *

Это была осень сорок четвёртого года. Я помню, что у меня жутко, до звёзд в глазах болел живот, но я вышла на пост. Едва не плача, я поднимала и опускала сигнальные флажки, поворачивалась вокруг своей оси и старалась сосредоточить взгляд в одной точке, чтобы не упасть в обморок. К вечеру интенсивность движения обычно нарастала, и к сумеркам машины пошли сплошным потоком. Сжав зубы, я переждала новую волну боли, чувствуя, как дурнота постепенно отступает. Если бы поток хоть на минуту замедлился, я могла бы зажать флажок под мышкой и вытереть лоб, но сперва плотным караваном пошли полуторки, потом я пропустила пару «эмок» с открытым верхом, а дальше, с грохотом и лязгом, на меня надвинулась танковая колонна. Когда идут танки, всегда кажется, что от их мощи земля должна дрогнуть и прогнуться. Я остановила движение слева и освободила путь для танков.

При виде меня белозубый паренёк на броне сорвал с головы танковый шлем и приветственно замахал. Если бы я могла расслышать его слова, то наверняка услышала бы привычное:

— Салют, сестрёнка!

В этот миг закатное солнце выбросило из туч последний пучок рыжих лучей, которые соломой рассыпались по башне танка, на мгновение высветив крупную надпись «Дмитрий Донской».

«Дмитрий Донской!» — Я шевельнула губами, вдохнув придорожную пыль, что летела мне в лицо.

Буквально накануне в газете промелькнула небольшая заметка, что Русская Православная Церковь передала армии танковую колонну «Дмитрий Донской», собранную на средства верующих, в том числе и в блокадном Ленинграде. Хотя работа регулировщицы не оставляла времени для размышлений и эмоций, мне показалось, что именно в эти танки вложена частичка моего Ленинграда — холодного, голодного и любимого до отчаяния.

* * *

Казалось бы, когда учителю перевести дух, как не в каникулы: спокойно сходить в читальный зал библиотеки, подобрать методический материал, посетить музеи или выставки. Но увы. В девять утра как штык учитель должен быть в своём классе, чтобы начать подготовку к следующей четверти.

— Совершенно нет времени повысить свой культурный уровень! — пожаловалась мне Степанида Ивановна из второго «Б» класса.

Она нагнала меня на Среднем проспекте и взяла под руку. Степанида Ивановна отличалась высотой, шириной и толщиной. Кроме того, под носом у неё явственно пробивались тёмные шелковистые усики.

— Смотрю я на вас, Антонина Сергеевна, и вспоминаю молодость. Чем-то вы на меня походите! — Слова о нашем сходстве ранили меня в самое сердце. Я сурово нахмурилась, чего Степанида Ивановна не заметила, и продолжила: — Вы очень ответственная, и дисциплина у вас в классе хорошая.

Я пожала плечами:

— В нашей школе девочки. Были бы мальчишки, и с дисциплиной было бы больше проблем.

— Что верно, то верно, — согласилась Степанида Ивановна, — хотя я не очень приветствовала разделение учеников на женские и мужские. Всё-таки дети должны учиться взаимодействовать вместе, по-коммунистически, а не как в царские времена. Я сама в гимназии училась и помню, с каким нездоровым интересом на нас поглядывали ученики мужской гимназии. Впрочем, министерству образования виднее.

— В министерстве образования детей только на картинках или в кино видят, — рассеянно сказала я, потому что думала не о проблемах образования, а о том, как разыскать уборщицу тётю Клаву и расспросить её об адресе действующей церкви.

Действовать следовало осторожно, чтоб не вызвать подозрений у тех, кто мог услышать наш разговор. «И у стен есть уши», — писал Сервантес в романе «Дон Кихот». Пословица возникла потому, что в средневековых крепостях и замках в стенах делались специальные отверстия для прослушки. В нашей школе потайных щелей, конечно, не было, но зато у меня имелось масса примеров, как неосторожная совершенно пустяковая фраза могла сломать человеку жизнь или карьеру.

Клавдию Ивановну, по-простому тётю Клаву, я нашла в рекреации возле фикуса. С деловым видом она протирала тряпкой жёсткие глянцевые листья и, жутко фальшивя, напевала «Рио-Риту».