Мир внутри

Напрасно. Ведь именно сюда, в этот мир, должен был попасть он с самого начала своей экспедиции. Этих чудовищ ему следовало поражать всемогущим своим оружием. И эти девственные леса оглашались бы тогда восторженными криками победителя.

Он нарушил запрет – даже в запретном путешествии есть свои запреты, – и ушел дальше. Нехитрые манипуляции с генератором переноса, два запасных аккумулятора – и лишние семьдесят пять миллионов лет стали его ровно на сутки, на разрешенное правилами время пребывания в запредельных мирах.

Почему он позволил себе, несмотря на все предостережения, уклониться от цели путешествия и уйти в новый мир, куда до него не забирался еще никто, ни один из участников, ни даже сами организаторы этих тайных путешествий, скрытых от всех и вся, кроме жаждущих острых развлечений с шумной стрельбой и запахом крови поверженного титана, развлечений, безопасность в которых гарантирована совершенным оружием пигмеев-участников, восторженно приплясывающих у грузных туш монстров неведомых эпох. Ведь его решение не являлось спонтанной блажью ищущего выхода человека, не менее полугода потратил он на кропотливую подготовку, на разведку, на доскональное изучение всех нюансов перемещения. С тем, чтобы совершить свой собственный прыжок – в неведомое.

Он удался, этот прыжок. Появившись в мире, отстоящем от своего собственного на сто пятьдесят миллионов лет, он поначалу и сам не мог поверить в успех. И лишь уроки палеонтологии, наспех выученные на курсах – легальных, но с тем же тайным умыслом проводимых, – которые он вспоминал, сравнивая с виденным, убедили его в полученной им абсолютной свободе на срок в сутки.

Свобода совершать действия, которые, чем черт не шутит, могут как-то, чем-то отдаться в его времени, из которого он бежал, заплатив немалую сумму организаторам сафари во времени. Не это ли есть цель желанная?

Мир, разрешенный к путешествиям, должен был погибнуть – и оттого его не жалели. Но прежний, более ранний и свежий, легко ранимый, едва оправившийся от потрясений, только пришедший в себя, после колоссальной вулканической активности материковых плит, раскалывающих вдоль и поперек Гондвану – чем и как ответит он на вторжение?

Никто не знал этого, никто. Тем более, не знал он, а потому медлил, высчитывая последние секунды, оставшиеся от суток и в сотый раз проверял предательски измененный генератор перемещений. Никто ничего не заподозрит, если вообще кто-то…

Он снова нажал на кнопку переноса – сцепившиеся меж собой тираннозавры не заметили и исчезновения сильнейшего противника – и снова семьдесят пять миллионов лет остались позади…

Вернувшись, он сдал оружие и всю амуницию, отдал на чай клерку последние деньги, что позвякивали еще в карманах, пропустив его слащавые словечки прощания мимо ушей, и на ватных ногах вышел на улицу.

До дома он добирался пешком, тяжелые походные ботинки натерли ноги. Денег не осталось, с этой мыслью он вынужден был заново свыкаться. И это дало ему возможность свыкнуться и с мыслью следующей. Быть может той, от которой он и уходил в это путешествие.

Дома все давно подготовлено к тому, от чего он уходил сутки назад. Теплая ванна, бритвенное лезвие в мыльнице и незаполненный лист бумаги. Тогда он не решился испачкать его признаниями….

Меж тем, в почтовом ящике что-то находилось, хорошо, что он решился напоследок проверить его. Его ждало письмо, по одному только витиеватому почерку на конверте он догадался, от кого оно.

«Не обижайся на меня за долгое молчание, – писала сестра, – и за то, что я снова без спроса лезу в твою личную жизнь. Иначе я не могу, ты же знаешь. Ведь ближе и дороже тебя у меня никого нет. Не сердись, наверное, я снова поступила не самым лучшим образом, ты не раз просил меня не следить столь пристально за твоими делами. Эта поездка в далекие края и есть попытка послушаться твоих упреков, попытаться увериться в их справедливости. Кажется, она не удалась. Извини. Наверное, я слишком люблю тебя.

Я оплатила все твои счета и долги, все, о которых мне стало известно. Еще раз прошу, не обижайся за это. Пожалуйста, пойми и ты меня. И еще. Я перевела на твой расчетный счет некоторую сумму, уверяю, совсем небольшую; если любишь меня, хотя бы вполовину, как я, не отвергай эту помощь. И не волнуйся за мои дела, честное слово, они идут хорошо. У меня состоялась одна удачная партия, так что я могу себе кое-что позволить. В самом деле, могу. Когда же все окончательно утрясется, я напишу снова, дам тебе знать подробнее, что и как. И, пожалуйста…».

Он посмотрел на конверт – обратный адрес отсутствовал. Штемпель ничего не сказал ему: письмо отправляли с вокзала.

Постояв недолго посреди комнаты, он прошел в ванную. Медленно наклонился, потрогал рукой воду. И выдернул затычку. А затем опустился на стул и, закрыв лицо руками, расплакался.

Что-то невыносимо тяжелое давило ему на плечи, пригибая к земле и склоняя голову. И он понимал, что никаким образом не избавиться ему от этой тяжести.

Звездный водоем