— Первый раз я попытался изменить порядки в Карне двадцать с лишним лет назад, едва получив венец. Я был молод и лез напролом. В результате за ничтожный срок лишился всех иллюзий, хуже — утратил самое дорогое, мою маленькую дочь, которую и видел лишь однажды, и любимую жену. Выжил сын, Марна успела на короткий миг прикрыть его, сожженная окаянными, а друг спрятал. Я выучил тот урок, стал осмотрительнее, злее — и отомстил. Они в свою очередь не простили и навсегда восстали против меня, готовя другого князя. Но второй раз меня поймать непросто, сами видите: в конце концов, я все еще жив, хотя они стараются изо дня в день.
Многое можно было переменить, но подросла моя сестра. Окаянная, и к тому же Адепт. Дважды наследница проклятого Атираса — по крови и способностям видьи.
— Тебя пожалеть? — в сварливом голосе адмирала уже не звучала угроза.
— Понять. Катан-жи жаждет власти, которую может обрести через брата. Сейчас они уехали на восток, в закрытый горный поселок, где воспитывают и тренируют окаянных. Малыш Го хочет тайком от меня взять жену из их числа. Вдвоем с Жи эти стервы рассчитывают свести меня в могилу. И сведут, если я вынужден буду воевать на два фронта. Мне нужен мир. Мир и поддержка.
— Архипелаг не может выступить против окаянных, — тихо ответила Силье за отца, — такое уже было. Давно, при моем пра- пра- прадедушке. История ночи, когда горели корабли, а люди не находили спасения даже в воде, до сих пор вызывает ужас.
— Я не прошу так много. Возможно, Вы…
— Хватит выкать, — буркнул Лайл Бэнро, поднимаясь с дивана, — и оставь кислятину девчонке. Я налью тебе рома, потому что разговор получается невеселый. Хотя мир тебе, может, и будет. Что с того?
— Может, ты знаешь, где на суше или в океане уцелели Говорящие с миром? — спросил князь, не в силах скрыть волнения. Ради этого вопроса он вышел в океан.
— Мир наш на грани больших бед. Пострадавший менее соседей Карн гибнет, сама природа разрушается, распадается. Я не могу не видеть, князю ведомо больше, чем прочим. Еще немного — и…
— Прости, князь, — адмирал снова устроился в подушках, прихватив бутылку.
Хлебнул прямо из горлышка, игнорируя гневный взгляд фиолетовых глаз. — Их больше нет. Когда я был молод и правил отец, я искал с немалой эскадрой на юге, у берегов пустынь Обиката, неведомых тебе. Этот барк был построен не для боя или торговли, а для поиска. Он видел берега жарких влажных лесов Мзиари, где люди черны, как демоны и малы, как дети. Стоял на якоре ввиду подпирающих небо хребтов Ака, народ которых желт и чужд наших обычаев. Мой старший сын водил «Упорный» во льды Шемита. И все зря. Где-то о них еще помнят, как о древней легенде, а в иных местах и память уже погибла.
— Я не верил.
— Искали и прежде. Пробуем до сих пор. Надежды нет. Что еще ты хочешь получить от океана?
— Оставь у себя моего сына. Скажем, заложником мира. В Карне ему не жить.
— Юнгой к Силье твою сухопутную крысу за жалких две бутылки вина? Ты рабов покупаешь дороже. Наглец.
— Если дело только в вине, — осторожно улыбнулся Риннарх, — то мы сговоримся.
— Вопрос в доверии.
— Отец, я решила, — опять вмешалась Силье. — Сам предложил мне юнгу, теперь не спорь. Я провожу нашего гостя до порта. Загружу Акулу вином, приму обещанного юнгу, и тогда мы узнаем, насколько честен с нами князь.
— Не смей! Ты знаешь…
— Вот именно. Сам сказал — вопрос в доверии.
Корабли обогнули мыс Сигнальный, увенчанный маяком. Церемониальная галера теперь шла первой, хоть и совсем рядом. С высокого синего борта гвардейцам громко советовали не глушить веслами рыбу, укладывая их плашмя на воду. Еще рекомендовали искать океан снизу, а не сверху. Кричали, что, как ни странно, порт приближается, вопреки всем стараниям гвардии Карна, потому что приливное течение сильно, оно побеждает.
На рейде, в виду пустых пирсов, «Акула» бросила якорь, а князь и Силье снова перешли на «Златокрылый», просигналили на берег доставку вина со складов.
Учитывая мореходный опыт галерников, подвезти запрошенное должны были как раз к концу швартовки.
Так и вышло.
Вот только помимо сына с охраной и груза бочек и бутылей на причале у трапа Риннарх с неприятным удивлением обнаружил пару окаянных из портового гарнизона.
Чуть поодаль рыскал встревоженный городской Голова в сопровождении начальника порта. Князь знал — эти и против окаянных по его слову стражу поднимут, но до беды доводить хороших людей — последнее дело. Подозвал обоих, указал на «Акулу», ожидающую поодаль знака к швартовке или отходу из порта, и подтвердил ее права на груз. На черной галере приняли сигнал — все же швартовка — переложили руль и осторожно двинулись к причалу, чтобы встать рядом со «златокрылым» и принять вино. В это время окаянные в своих жутковатых балахонах ступили на трап княжеского судна.
— Я не приглашал вас, можете быть свободны, — ровно приказал Карн.
— Наш долг быть здесь, — поклонились обе, не сдвинувшись с места. — У женщины редкой силы дар, мы его заметили с берега, издали, она должна следовать за нами.