Мир в подарок

– А хоть у брата моего, – прищурился усатый здоровяк, пугавший “господина” конфискацией. – Мы сменились как раз, вот и провожу. Заодно жену его болезную посмотришь, а там и моего младшенького. Не зазря же ты золото получала, помогло видно лечение кому-то? Тем постой и оплатишь. А вольный браслет от Головы я твоему пацану сам добуду. Вроде, есть в доме запасной, в Гирте их ведь у стражи часто спрашивают.

Я благодарно кивнула. Обернулась, фыркнула. Борз гарцевал перед дамой, картинно поставив голову и раздувая ноздри. Понятно, это же он прогнал подлого человека с кнутом. Наш могучий, наш непобедимый! Золотистая кобылица усердно отворачивалась, не забывая искоса поглядывать на ухажера. Дурноезжая, как же! Упрямая, цену себе знает, восхищения ждет. Гриддская кровь, они все с характером, – знакомая по моему нахалу история. Бывший раб, перехватив мой взгляд, торопливо закивал: лошадь толковая, но очень любит уважение. Говорил он почти правильно, хотя слова забавно коверкал, назвался Зимиром и сообщил, оглаживая красавицу по боку и шее, что от своей(!) Гир-дэгэ никуда не уйдет. Деловито собрал все поводья и пошел за нами следом, продолжая шептать ласковые слова в точеное ушко. Борз ревниво фыркал рядом.

Стражника звали Ермилом, знакомое имя сразу согрело слух. Жил он недалеко от ворот, на тихой боковой улочке, в одном с братом обширном двухэтажном доме, где разместились внизу – конюшня и корчма, а вверху – гостевые и хозяйские комнаты, разгороженные стенкой и имеющие отдельные входы.

Зимир устроился в одном стойле с обожаемой кобылой, а я, подхватив короб с травами, поднялась в хозяйскую часть дома. Не откладывая дела, Ермил провел меня в комнату больной невестки. По дороге сообщил, что Милетта, а коротко – Мила, её так все и звали, появилась у них недавно. Она родом из бедной рыбачьей слободки, приносила в трактир креветок да рыбу. Брак стал для неё настоящим счастьем, муж ввел в дом хозяйкой, жили душа в душу. Приветливая и работящая Мила уверенно вела большое хозяйство, ладила с торговцами, привечала гостей. Её любили и уважали. Своих, отца со второй женой и сестер, разбогатев, не забывала. А потом в одночасье все изменилось. Бедняжка потеряла ребенка на раннем сроке, не встает уже две недели, очень слаба.

Она действительно была бледнее подушки, с воспаленными, сухо и лихорадочно блестящими глазами. Сознание женщины плавало где-то рядом с реальностью, спутанное и темное. Её лечили, и вполне профессионально, оттягивая неизбежное. И, кажется, понимая безнадежность прилагаемых усилий. Хоть боли сняли, и то хорошо. Чутье уверенно твердило, что без яда дело не обошлось. Помявшись, я рассказала Ермилу о своих подозрениях. Он, к моему удивлению, согласно кивнул, тяжело вздыхая. Потом оживился, радуясь быстрому и точному диагнозу, заговорил свободнее. Знали в доме и отравительницу, сводную сестру больной, и лекаря, продавшего зелье. Первая повинилась сама, ужаснувшись столь радикальному результату, и была отослана в далекую деревню, к чужим людям в работницы, без права вернуться домой. Второй ответил перед городским судом, по ходу спорого разбирательства выяснилось, что яд он делал не первый раз, – и отравителя казнили. Муж звал лечить свою ненаглядную и сельских травников, и дорогих городских лекарей, но все без пользы. На меня Ермил тоже особо не надеялся, но случай упустить не решился.

– Вот и славно, – усмехнулась я. – Дело-то может и сдвинется. Только времени уйдет немало. Уход будет нужен, чтобы сидел тут человек постоянно.

– Мама моя, Ладия, и так от неё не отходит, посидит, сколь надо. Сейчас звать?

– Зови.

И не стыдно мне бессовестно врать? Нет.

Знала, что делаю глупость, но пересилить себя не смогла. Мила мне глянулась сразу. Тоненькая, светлая, не обремененная злобой или корыстью. Золушка, для которой в этом просторном доме сбылась и мечта о вполне зажиточном принце, готовом носить любимую на руках, и, увы, оборотная сторона сказки. Бледные поганки и в моем прежнем мире развитой медицины означали смерть, тем более – когда присутствуют в специальном сложном яде. А ведь с момента отравления прошло более двух недель. Удивительно, что она еще жива, даже противоестественно. Дверь за Ермилом закрылась, я быстро подошла к кровати. Как и следовало ожидать, угнетенное дыхание, сердечко едва управляется, печень на исходе. В общем, обнадеживающего сказать совсем ничего нельзя. Видно, девочка действительно очень хорошая, раз меня сюда так неожиданно случай привел. Еще пара-тройка дней, и даже моя сила ничего не даст. Или вернутся окаянные. А теперь беда еще исправима.