Мир в латах

Тело Джима начало корчиться. Сэм Белавенц поднял протонострел и нажал гашетку. И сразу же то, что было Джимом Баттиски, исчезло, словно растворилось в неподвижном воздухе. Только закружилось несколько мгновенно высохших в протонном ударе зеленых листьев.

Сэм посмотрел на мертвое лицо настоящего Джима Баттиски и, волоча за собой протонострел, медленно побрел к “Буцефалу”. В голове не было никаких мыслей, даже страха не осталось. Только одно безразличие. Планета Легантов. Сияющая Друза. А почему она пощадила его?

Капитан Дингер, Сторингер, Джо Плейтнер, Пэт Литовски, Красавчик Дике. А там лежит Джим Баттиски. Мертвые. А он живой!

— Ха-ха-ха…

Здорово придумала эта планета! Проклятая планета. Расправиться с людьми руками самих людей. Нет, не руками. Злобой, корыстью, жадностью, ненавистью. Здорово придумала!

— Ха-ха-ха!

Сэм поймал себя на том, что захлебывается истерическим смехом. “Стоп, — одернул он себя, — не распускаться”.

Он подошел к грузовому люку “Буцефала” и нажал рычаг привода. Послушно зажужжали двигатели, и дверца грузового люка откинулась, открыв небольшой металлический контейнер с Сияющей Друзой.

— Ну что ж, — сказал он громко, — я вырвусь один и получу четыре миллиарда. Жаль, нет зеркала. Интересно посмотреть, поседел я или нет.

Его голос дробился, отражался эхом в миллиардах зеленых мясистых листьев и глох в черной липкой трясине.

— Надо ехать, — сказал Сэм себе.

Он стащил трупы в одно место. Капитан Дингер, Сторингер, Джо Плейтнер, Пэт Литовски, Красавчик Дике, Джим Баттиски. “Я не виноват в вашей гибели. Это все она, проклятая планета”.

Когда все было сделано, его взгляд упал на небольшую тетрадь в коричневом пластиковом переплете, лежащую в грязи возле гусеницы “Буцефала”. Дневник Капитана Дингера.

Что-то словно подтолкнуло Сэма Белавенца поднять эту тетрадь, что-то большее, чем простое любопытство, заставило его открыть дневник на нужной странице…

Остановившимся взглядом перечитывал он одни и те же строчки, записанные неровным почерком Капитана Дингера.

“День двенадцатый. Несчастливый день. Сегодня погиб Сэм Белавенц. Нелепейшая случайность. Он находился на верхней палубе, когда засохшее дерево рухнуло на “Буцефал”. Бедняге раздробило голову. Мы похоронили его тут же, под деревьями. Потеряли четыре часа. Но ничего, завтра надеемся добраться до С.Д.

Жаль его все-таки. Он был хорошим парнем, хоть и слабохарактерным, как все интеллигенты…”

Сэм посмотрел вверх. Хотя бы клочок неба, хоть небольшой клочок голубого земного неба.

— Он был хорошим парнем! — закричал он отчаянно, и эхо снова метнулось от листьев к земле.

Сверху, от сомкнувшихся над ним крон, посыпались изумрудно-зеленые листья, впились в него, заполнили всего до отказа. Из земли сквозь подошвы ботинок добрались до ног цепкие корни, изогнулось тело судорогой древесной коры, забилось отчаянно сердце, превращаясь в комок переплетенных лиан. И побежали внутри его неизвестные соки, и почувствовал он зов чужой планеты…

Последним усилием Сэм Белавенц вырвался из объятий чужой планеты и нащупал ствол протонострела.

И нажал спуск.

И исчез.

Владимир Рыбин Что мы Пандоре?

Любая неполадка в системе подпространственного перехода кончается катастрофой. Корабль превращается даже не в пыль, даже не в свет — в ничто. Это было непонятно, и вначале ученые, завороженные законом сохранения энергии, верили, что корабль просто-напросто проваливается в антимир или в какую-то подобную прорву. Потом разобрались: все превращается в поле, исчезающе слабое на фоне гигантских энергетических и прочих полей Вселенной.

А на этот раз катастрофы не произошло. Мы поняли, что находились на грани гибели, лишь после того, как все осталось позади. Но задним числом страх не тот — его затапливает радость.

Обычно материализация происходит вдали от звездных масс. На этот раз мы “выскочили” вблизи огромного розового солнца, кинулись в сторону, чтобы не вызвать его особых гравитационных возмущений вакуума. Последнее, впрочем, предписывалось программой суперперехода. Мы мчались с максимальным ускорением, с опасением оглядываясь на приборы — фиксаторы мощных, все уплотняющихся потоков солнечных корпускул. И уже на другой день увидели Ее.

Голубой лодочкой она плыла в черной пустоте, и первое, что испытал каждый из нас, было глубокое сочувствие к ней, одинокой, сострадание, даже нежность. Мы любили эту планету еще до того, как разглядели ее моря и материки. Анализаторы, уловившие излучения планеты, показали, что она наделена всем — теплом и светом, водой и жизнью. Да, да, жизнью и, возможно, разумной, так сложен был спектр излучений.

— Всем одаренная!..

Это определение впервые вырвалось у Пандии, нашего корабельного врача, юной, чуточку взбалмошной девушки, которую все на корабле обожали и побаивались за проницательный аналитический ум и острый язычок, а я… Впрочем, что обо мне говорить…

— Назовем планету — Пандия, — осторожно предложил я.

— Если всем одаренная, значит, Пандора. Так по древнегреческой мифологии, — сказал кто-то.