Мир тесен

Они синхронно кончили и повалились на пол, на груду смятого картона и рассыпавшихся книг. В воздух взметнулось облако пыли. Феликс перевернулся на спину и испустил удовлетворенный вздох.

— Это было дьявольски здорово, Глория. Как говорят, земля качнулась у них под ногами.

Глория чихнула.

— Не земля, а картонные коробки. — Она потерла колено, — У меня на чулке спустилась петля! — пожаловалась она. — Как теперь людям показаться?

Ожидая ответа, она взглянула на Феликса, но он отвлекся на выпавшие из коробок книги. Стоя на четвереньках в спущенных штанах, он изумленно вглядывался в обложки — они были одинаковые, ярко-голубого цвета. Феликс раскрыл одну из книг и вытащил оттуда маленький листок бумаги.

— Боже мой, — сказал он. — Теперь понятно, почему бедняга Лоу не увидел ни одной рецензии на своего Хэзлитта.

За день до отъезда в Ванкувер Редьярд Паркинсон получил от Феликса Скиннера письмо и экземпляр книги «Хэзлитт и Просто читатель». «Уважаемый Редьярд, — говорилось в письме, — мы опубликовали эту книгу в прошлом году, но пресса оставила ее без внимания — на мой взгляд, незаслуженно. Поэтому на этой неделе мы заново решили разослать экземпляры для рецензий. Я был бы признателен Вам, если бы Вы нашли возможность поместить где-либо свой отзыв на эту книгу. Я знаю, что Вы очень заняты, но у меня есть предчувствие, что она может показаться Вам любопытной. Всегда к Вашим услугам. Феликс».

Прочитав письмо, Редьярд Паркинсон скривил рот и без особого интереса взглянул на книгу. Он никогда не слышал о Филиппе Лоу, и первая книга профессора провинциального Университета многого не обещала. Листая ее, он наткнулся на цитату из очерка Хэзлитта под названием «О критике»: «Сегодняшний критик считает своим долгом извлечь из всякой неосмысленной фразы тысячи значений… Его настоящая цель — отнюдь не воздать должное автору, которого он третирует без всяких церемоний, но расхвалить самого себя и продемонстрировать, насколько хорошо он овладел всем арсеналом литературной критики». Хм-м-м, подумал Паркинсон, ведь отсюда можно кое-что позаимствовать для атаки на Мориса Цаппа. И он опустил книгу в портфель, где уже лежал его паспорт, а также авиабилет в красно-бело-синей обложке. Перелет из Англии в Ванкувер был утомителен. Приглашающая сторона оплачивала билет первого класса, но Редьярд Паринсон, поскаредничав, поменял класс на экономический.

И понял, что совершил ошибку. Все началось в Хитроу с препирательств с дерзкой девицей при регистрации, которая не позволила ему взять в кабину чемодан. Затем, взойдя на борт самолета, Редьярд Паркинсон обнаружил, что соседнее кресло занимает мать с младенцем, который всю дорогу верещал, вертелся у нее на коленях и к тому же заплевал его детским питанием. Он уже горько корил себя за тщеславие, которое потащило его за пятнадцать тысяч километров ради совершенно бесполезной степени и сомнительного удовольствия, обрядившись в странные одежды, выслушать посвященный ему полный ошибок панегирик, а затем обменяться пустыми фразами с канадской шушерой на отвратительном банкете, на котором все подряд будут хлестать ржаное виски.

Между тем за обедом после торжественной церемонии подали отличное белое французское вино к рыбе и красное к бифштексу из вырезки. Разговор, как и следовало ожидать, был банален, однако на приеме перед обедом Редьярд Паркинсон обменялся парой слов с другим получателем почетной степени, швейцарским антропологом и чиновником из ЮНЕСКО Жаком Текстелем, который поднял в его честь бокал сухого мартини.

— Мои поздравления, — приветливо сказал он. — Я знаю, что меня пригласили, потому что университет надеется выжать деньжат из ЮНЕСКО, а вас оценили за ваши труды.

Другой бы на месте Редьярда Паркинсона ответствовал: «Да что вы, я не сомневаюсь, что вы заслуживаете самой высокой награды», однако он, будучи Редьярдом Паркинсоном, лишь самодовольно ухмыльнулся и распушил бакенбарды.

— Вы не представляете, сколько почетных званий я получил, с тех пор как стал референтом генерального директора, — сказал Текстель.

— И вы находите эту работу интересной?

— Как антрополог — да. Штаб-квартира в Париже — это своего рода клан. Со своими ритуалами, табу, порядком соблюдения старшинства… Удивительно. Но от административной работы голова идет кругом. — Текстель одной рукой ловко поставил на поднос проходящего официанта пустой бокал, а другой — взял с него полный. — Вот, например, эта должность профессора-литературоведа…

— Что это за должность?

— Вы ничего не знаете? Странно. А Зигфрид фон Турпиц уже прослышал о ней — позвонил мне в полвосьмого утра. Я как раз с трудом заснул после возвращения из Токио…

— Так что это за должность? — настойчиво повторил Редьярд Паркинсон.

Текстель ввел его в курс.

— Заинтересовались? — спросил он в заключение. — Отнюдь нет, — сказал Редьярд Паркинсон, с улыбкой покачав головой. — Я вполне доволен тем, что имею.