Мир Терского фронта. Тетралогия

«Глаза сощурить, так, чтобы вспышка света не ослепила… Теперь фонарик направить точно в пол — так будет видно, что внизу, а шанс, что выдам себя бликом, минимален. Раз, два, три! — В световом круге мелькнул грязный кафельный пол. — Прилично тут будет, метра три, не меньше… Но нам ли быть в печали?»

Автомат, который я держал в руках, пока обследовал чердак, снова перекочевал за спину, к металлической ножке разломанного стола привязан пятиметровый отрезок хорошей альпистской «статики», которая была прихвачена из машины. Теперь законтрить ножку в отверстии — и можно спускаться… В голове всплыла строчка из старинной детской частушки: «Сидит Вася на заборе в алюминевых штанах, а кому какое дело, что ширинка на болтах?»

«Надо же, какая чушь иногда на ум приходит!» — и я соскользнул вниз.

Из опасения нашуметь и оставляя себе ещё один путь к отступлению, конец сдергивать я не стал. Включив на несколько мгновений фонарь, нашёл замеченный сверху отрезок трубы и, быстро подойдя к двустворчатой двери, ведущей из кухни наружу, вставил его под ручки. Теперь внезапно никто не войдёт.

Всё — я внутри! Теперь время для второй стадии нашего не шибко мудрёного плана. Два раза мигнуть фонарём в окно, и можно заняться закисшими шпингалетами…

* * *

Герман Геннадьевич Голованов был человеком обычным, в чём-то даже банальным. Но вдумчивым и основательным, привыкшим обдумывать свои действия на много шагов вперёд. А вот родители, назвавшие его в честь героя-космонавта, как-то не сообразили, во что выльется их преклонение перед успехами Страны Советов в дальнейшем. Ибо работать на ниве образования с такими инициалами и не получить обидное прозвище практически невозможно. Сам Герман понял это, когда что-либо менять было уже поздно — на втором курсе института. Ни «стройки века», ни «защита рубежей Родины» молодого человека не привлекали. Идти в торговлю не позволяла интеллигентская честность. Делать чиновничью карьеру — отсутствие задора и нужных связей.

Попав в далёком восемьдесят втором по распределению в НИИ приборостроения, Герман поработал некоторое время конструктором, а потом вернулся в родной институт в аспирантуру. Тему для защиты он выбрал крайне модную, посвящённую внедрению автоматизированных систем управления в народное хозяйство, считался, как по секрету шепнул ему завкафедрой, «перспективным молодым парнем», к тому же пришедшим с производства, а потому защитился без сучка и задоринки. Ну а дальше всё пошло по накатанной.

Голованов никогда не был в первых рядах, но был впереди. Турклуб, литературные диспуты и коллективные экскурсии, спортивные мероприятия и банкеты по случаю очередной защиты, сбор подписей в защиту Леонарда Пелтиера[112] или Нельсона Манделы…[113] Везде Герман Геннадьевич был активным участником. Вот только студенты не любили молодого преподавателя и награждали его прозвищами, самым мягким из которых было Тройное Гэ…

Получить у «ГермАна», как называли его между собой наиболее лояльные студенты, «пятёрку» было делом невозможным, «четвёрку» — малореальным, а «тройку» — сложным. На вопросы заведующего кафедрой Голованов неизменно отвечал: «Я хочу, чтобы они по-настоящему знали мой предмет!»

Единственное, куда суровый преподаватель не лез, — это политика. Нет, комсомольцем он, конечно же, был, и даже на четвёртом и пятом курсах стал комсоргом потока, а вот от крамольных разговоров в курилке воздерживался, как, впрочем, и от участия в «прочем» во время загулов комсомольско-партийного актива.

Надо сказать, что это здорово ему впоследствии помогло. Весной восемьдесят девятого ему позвонил один из приятелей, ставший к тому моменту каким-то там замзавсектором в МГК ВЛКСМ,[114] и предложил встретиться.

Так и попал Герман Геннадьевич в «большой бизнес».

Вначале трудился техническим директором в фирме, торговавшей остродефицитными компьютерами под комсомольской крышей, потом биржей заведовал, потом банком… Но в конце девяностых на поля сражений пришли «молодые и злые», те, кто привык каждую копейку вырывать с боем, в жёсткой конкурентной борьбе, и вальяжным «комсомольцам» пришлось потесниться…

В «нулевые» Голованов стал «пенсионером». Вложенные деньги приносили стабильный и вполне себе приличный доход, за который те, кто прозябал на настоящей, государственной, пенсии, могли бы и пришибить. Квартира у Германа была, дача — тоже. Оставалось найти хобби по душе. И им стало выживание. Когда появилось в Германа Геннадьевича ощущение надвигающейся неминуемой беды, он и сам не мог вспомнить, хоть и признался как-то коллеге по интернет-форуму сурвайвеалистов, что во всём виноват «президент-комитетчик».

С тех пор Герман Геннадьевич купил себе подержанную «ниву», сменил старенькие двустволки на более приспособленные к скоротечному бою современные дробовики, сделал запасы продуктов и предметов первой необходимости в квартире и на даче и стал регулярно ездить на стрельбище.