Мир Софии

Сад не отличался ни пышностью растительности, ни ухоженностью. Зато он был большой — и принадлежал Хильде. Иссушенная ветрами яблоня и почти не плодоносящие ягодные кусты с трудом переживали жестокие зимние шквалы.

На небольшой лужайке между кустарником и поросшими вереском кочками стояли садовые качели. Яркий утренний свет, казалось, подчеркивал их неприютность и заброшенность. Это впечатление усиливалось тем, что с качелей были убраны подушки. Вчера вечером мама выбежала из дома и спасла их от непогоды.

Со всех сторон просторный сад окаймляли березы, которые хотя бы немного заслоняли его от порывистого ветра. В честь этих деревьев усадьба и получила свое название — Бьеркели, Березовый Кров.

Дом построил в конце прошлого века прадед Хильды, капитан одной из последних больших шхун. Многие по сей день называли этот дом «капитанской виллой».

В саду еще чувствовался разразившийся вчера вечером ливень. Хильда не раз просыпалась от ударов грома. Сейчас на небе не было ни облачка.

После таких проливных дождей в саду становилось удивительно свежо. В последние недели стояла жара и засуха, так что листья березы успели пожухнуть и противно пожелтеть по краям. Теперь природа словно умылась и предстала в новом виде. К тому же сегодня у Хильды было впечатление, будто потоки вчерашнего ливня смыли все ее детство.

«Как могут почки лопаться без боли?…» Кажется, что-то в этом роде сказала одна шведская поэтесса. Или финская? [42]

Хильда встала перед большим зеркалом в бронзовой раме, которое висело над оставшимся от бабушки старинным комодом.

Красивая ли она, Хильда? Во всяком случае, не уродина ли? Нет, скорее всего, серединка на половинку…

У нее были длинные русые волосы. Хильде всегда хотелось иметь волосы либо чуть светлее, либо чуть темнее. Такой средний цвет был малопривлекателен. Среди достоинств она отметила свои локоны. Многие подружки изо всех сил старались уложить волосы так, чтобы они хоть немножко вились, а у Хильды они от рождения лежали мягкими волнами. Также к достоинствам она отнесла ярко-зеленые глаза. «Неужели бывают такие изумрудные глазки?» — наклоняясь ближе, вечно спрашивали ее дяди и тети.

Хильда задумалась над тем, чье отражение она изучает в зеркале: девочки или молодой женщины? Ни то и ни другое, решила она. Тело, пожалуй, сформировалось и было женским, но лицо скорее можно было назвать недозрелым — вроде неспелого яблока.

Старинное зеркало всегда наводило Хильду на мысли об отце. Раньше оно висело в его «студии». Под студией понималась комнатка на верху лодочного сарая, совмещавшая в себе библиотеку, место меланхолических раздумий и писательский кабинет. Альберт — как Хильда называла отца, когда он бывал дома, — всегда мечтал сочинить что-нибудь великое. Однажды он засел за роман… но так и не дописал его. Впрочем, стихи и заметки о флоре и фауне прибрежных островов регулярно появлялись в местной газете «Федреланнсвеннен» («Друг отечества»). Хильда едва ли не больше самого отца гордилась, когда видела его имя, набранное типографским шрифтом: АЛЬБЕРТ НАГ. Во всяком случае, в Лиллесанне имя это вызывало особый отклик: Альбертом звали и Хильдиного прадеда.

Да, вернемся к зеркалу. Много лет назад отец шутил, что, конечно, в зеркале всегда можно подмигнуть себе, но только не двумя глазами сразу. Единственным исключением было зеркало в бронзовой раме, потому что это было старинное волшебное зеркало, которое прабабушка вскоре после свадьбы купила у цыганки.

Хильда долго практиковалась, однако подмигнуть самой себе обоими глазами было не менее сложно, чем убежать от собственной тени. Дело кончилось тем, что доставшееся по наследству зеркало отдали в полное и безраздельное владение Хильды. Все детство она то и дело возобновляла попытки справиться с невыполнимым фокусом.

Неудивительно, что сегодня она пребывает в задумчивости. Неудивительно, что она сосредоточена на себе. Все-таки пятнадцать лет…

Только теперь она посмотрела на тумбочку рядом с кроватью. Там лежал большой пакет! Обернутый в нарядную небесно-голубую бумагу и перевязанный красной шелковой ленточкой. Явно подарок к дню рождения!

Тот ли это ПОДАРОК от папы, вокруг которого нагнеталось столько таинственности? Папа во многих открытках из Ливана делал странные намеки на него, но потом, по собственному выражению, «ввел для себя строжайшую цензуру».

Подарок «с каждым днем разрастался». Еще папа упоминал какую-то девочку, с которой Хильда вскоре познакомится… и писал, что посылает ей копии всех открыток. Хильда пробовала выпытать у мамы, что он имеет в виду, но мама тоже ничегошеньки не знала.

Самым странным был намек на то, что подарком, вероятно, можно будет «поделиться с другими». Папа не зря работал для ООН. Если у него появлялась навязчивая идея — а таких идей у него бывало множество, — то Организация Объединенных Наций должна была претворить ее в масштабах всего человечества. «Неужели ООН когда-нибудь в самом деле удастся обеспечить на земле мир?» — написал он в одной из открыток.