Мир Смерти

— Они не найдут его, — тихо сказал катаканец. Вудс одарил его удивленным, почти молящим взглядом, и Лоренцо понял, что должен поведать последнюю историю Малдуина Акульего Укуса, дабы легенда о нем продолжала жить. Эта честь и обязанность лежала теперь на его плечах. Поэтому он набрал воздух в грудь, на мгновение закрыл глаза, чтобы подобрать нужные слова, и рассказал ее. Он описал, с какой отвагой погиб Малдуин. Лоренцо упомянул о ране на его голове, ведь то, что несмотря на нее, он продолжал сражаться, делало его еще более героическим, и немного преувеличил количество убитых им орков — ведь вокруг было темно и много дыма. На боевом вагоне вполне могло оказаться четырнадцать или пятнадцать зеленокожих, а Лоренцо не хотелось преуменьшать заслуг товарища. Вудс слушал рассказ с все возрастающим уважением в глазах, и когда Лоренцо закончил, он тяжело выдохнул через крепко стиснутые зубы и согласился, что Акулий Укус пал смертью храбрых. Лоренцо чувствовал странную гордость из-за того, что был там и видел этот храбрый поступок, но более всего оттого, что теперь о его товарище никогда не забудут, и все стало казаться ему чуточку светлее.

— Некоторые видели, как погиб Башка, — поведал ему в ответ Вудс. — С ним было пару наших, орки прочесывали джунгли, поэтому они не успели найти хорошее укрытие до того, как все покатилось к чертям собачьим. Они видели, как Башка позволил оркам найти себя, ведь сделай они еще пару шагов, то натолкнулись бы на Дикаря и еще, возможно, Стрелка. Он отдал жизнь, чтобы выиграть для остальных время. Выскочил и принялся стрелять по всему, что движется. Признаюсь, у меня частенько не находилось времени для старины Башки, я думал, что он слишком часто вякает не к месту — но, по словам остальных, прошлой ночью Мэрбо мог бы им гордиться. Он в одиночку уложил десять или двенадцать орков, и продолжал сражаться еще достаточно долго, чтобы другие перегруппировались и начали отстреливаться.

— Что случилось? — спросил Лоренцо. — В смысле, из-за чего все началось? Мы уже прошли лагерь, когда…

— Ах, да, — скривившись, сказал Вудс, — чуть не забыл, что ты был впереди, и ничего не видел. Но, могу поспорить, ты и сам догадаешься. Уверен, ты знаешь, кто был достаточно туп, чтобы напороться на орочью ловушку и подорваться на ней ко всем чертям.

— Макензи? — догадался Лоренцо. Выражение лица Вудса и сквозившее в его голосе отвращение послужили ему неплохой подсказкой.

— Кто же еще? — подтвердил он. — Наш дорогой комиссар.

— Но даже он…

— Все из-за синего света. Появился будто из ниоткуда. На секунду я почувствовал его в своей голове, он словно сканировал меня, читал мой разум, но затем двинулся дальше. Макензи… скорее всего, свет выбрал слабейшего из нас. Макензи встал и, словно в трансе, пошел вперед. Сержант пытался остановить его — он поднял лазган и пригрозил, что если тот сделает еще хотя бы шаг, то пристрелит его. Не знаю, почему его это так заботило, утони Макензи в трясине, лично я за ним ничуть бы не горевал. Но Старый Упрямец, похоже, сумел привлечь к себе его внимание. Макензи замер и уставился на Старого Упрямца, а за ним мерцал синий свет. Думаю, именно Стрелок первым заметил растяжку. Макензи перешагнул ее одной ногой. Одному Богу-Императору ведомо, как он не подорвался. Старый Упрямец приказал всем отойти, а сам продолжил тихо и мирно говорить с комиссаром. Макензи слушал сержанта, понимая, что тот говорит верно, но он все еще хотел добраться до того света, в общем, сам знаешь. Макензи спрашивал, почему он должен нам верить. Он говорил о происшествии на реке и обвинял сержанта в том, что тот хочет его смерти. Я понял, что мы оказались в передряге, и все равно привлечем к себе орков, даже если он не зацепит ту чертову растяжку. Старый Упрямец продолжал шептать, пытаясь успокоить комиссара, но тот впал в истерику.

— Именно так синий свет и поступает, — печально сказал Лоренцо. — Он играет на наших чаяниях и страхах. А Макензи и так уже был напуган…

Он замолчал, поняв, что сболтнул лишнее. Он признался в своем страхе перед Вудсом — солдатом, который если чего и боялся в жизни, то никогда не подавал вида.

Но это уже казалось не столь уж важным.

— В этом есть смысл, — произнес Вудс. — Думаю, где-то глубоко внутри Макензи хотел верить, хотел, чтобы его переубедили, но синий свет просто оказался слишком сильным для него.

— Что с Бракстоном?

— Отдам ему должное, — признался Вудс, — он попытался. Полез вперед, зашел в опасную зону, чтобы только поговорить с Макензи и подтвердить слова Старого Упрямца. Но стоило ему открыть рот, как Макензи, он просто… казалось, крыша у него окончательно съехала. Комиссар обвинил Бракстона в предательстве, сказал, что остался один и больше никого не собирается слушать. Он закрыл глаза и уши, словно ему было больно, и заорал, чтобы все заткнулись, оставили его в покое и дали подумать. Конечно, тогда все и закончилось. Бракстон сделал шаг вперед — не знаю зачем, возможно, он просто хотел забрать Макензи — но комиссар уже все для себя решил.