Разумеется, если писать о представителе великой и мудрой галактической цивилизации, то приятней полагать, что такого человека не могут сломить побои и пытки. Что истинная интеллигентность воспитывает внутреннее презрение к боли и мучениям. Разумеется, этот идеал вряд ли достижим. Фотий ван Кун был напуган, унижение и боль жили в его теле. Но в то же время в нем росла ненависть к тем, кого он предпочитал называть существами, так как был приучен с детства к определенным правилам, признакам, отличающим людей от иных неразумных существ. Ненависть была бесплодной, она питалась озлобленными мечтами выпоротого мальчика. Планы мести были грандиозны и невыполнимы. Фотий ван Кун старался верить, что наступит момент, когда он властно заговорит с мучителями, раскидает их, беспомощных и испуганных, в разные стороны…
Он понимал, что три археолога — последние свободные люди на планете. В ван Куне росло нетерпение, обязательность действия. Неизвестно, как остановить пиратов, но и бездеятельность была невыносима.
Начался мелкий, занудный дождик. Капли взбивали пыль на пандусе и затягивали туманной сеткой недалекий лес и холмы.
Вездеход стоял совсем близко от пандуса, в нескольких метрах.
Фотий ван Кун смотрел на вездеход и удивлялся: как же они не сообразили, что вездеход нужно охранять? Ведь кто–нибудь может добежать до него, влезть внутрь и умчаться в лагерь. И тут же он спохватился: а кто сможет это сделать? Пилоты заперты по каютам. И тогда он понял, что когда рассуждает о «ком–то», то имеет в виду себя самого. Это он может добежать до вездехода, прыгнуть в открытый боковой люк и помчаться к лагерю…
Он мысленно добежал до вездехода, пригибаясь и виляя по полю, чтобы в него не могли попасть из духовых трубок, прыгнул внутрь и даже мысленно закрыл люк. Он вздохнул с облегчением и только тогда понял, что в самом деле он никуда не бежал, а по–прежнему стоит за спинами воинов.
За спиной археолога, в глубине коридора, послышались голоса — к выходу спешили горцы, чтобы отправиться в лагерь экспедиции. И этот шум как бы ударил Фотия ван Куна в спину.
Он отчаянно оттолкнул ДрокУ, чуть не свалил с ног другого воина и кинулся вниз, по пандусу.
Он забыл, что надо вилять и пригибаться, потому что оказалось, что до вездехода куда дальше, чем казалось. И все силы ван Куна ушли на то, чтобы добежать.
От неожиданности воины не сразу начали стрелять. И не сразу погнались за археологом.
Ван Кун уже карабкался в открытый люк, когда одна из стрел настигла его, но, к счастью, лишь пронзила рукав. Фотию показалось, что кто–то держит его, и он закричал, вырываясь, и рванулся так отчаянно, что разорвал крепкую ткань, и упал внутрь машины, расцарапав щеку.
Через несколько секунд Фотий ван Кун настолько пришел в себя, что закрыл и задраил люк. Тут же по люку ударил боевой топор ДрокУ.
Пригнувшись, ван Кун рванул машину вперед, вездеход подпрыгнул. Он не был приучен к такому обращению. Но вездеход был прочной машиной. Он выпрямился и шустро пополз, отбрасывая гусеницами траву и прибитую начавшимся дождем пыль.
ДрокУ пробежал несколько шагов за вездеходом, потрясая кулаком, затем уже бесцельно пустил стрелу вслед и остановился.
Вездеход мчался к деревьям. Еще через две минуты он скрылся в чаше.
***
ВосеньЮ включил интерком и сказал Пругу Брендийскому, что археолог убежал. Он говорил быстро, повторив несколько раз, что это случилось до того, как он подошел к выходу.
— Я тебя убью, — сказал Пруг. — Как его догнать?
— Я выведу второй вездеход с корабля.
— Я сам поеду.
Пругом Брендийским владело холодное бешенство, которое не мешало ему трезво думать. То, что случилось, могло провалить все как раз в тот момент, когда он был близок к цели. Обратного пути нет. Он поставил на карту все, и проигрыш означал смерть и бесчестье. Бешенство поддерживалось еще и сознанием, что его помощники ненадежны. ВосеньЮ, хоть и привязан к нему общей судьбой, принадлежит к другому клану. ДрокУ, старший над воинами, хоть и надежнее, чем ВосеньЮ, потому что он горец, тоже опасен. Где он был эти годы? В городе. Что делал? Кому служил?
Стена транспортного отсека медленно сдвинулась с места и отъехала в сторону.
— Садись, повелитель, — сказал ВосеньЮ хрипло.
«Как он меня ненавидит! — подумал Пруг. — Лучше не поворачиваться к нему спиной».
— Прости меня, ВосеньЮ, — сказал Пруг, хотя и не должен был так говорить с низким человеком. — Сейчас решается все. Если мы не успеем, мы с тобой погибли. Если мы возьмем их, то мы с тобой господа всей Пэ–У.
— Слушаюсь, господин, — сказал ВосеньЮ, открывая люк вездехода.
***
Тимофей, выглянув в окно, увидел, как к станции несется вездеход. Вездеход был незнакомый, взяться ему было неоткуда.
— Львин, Эльза, — сказал Тимофей. — У нас гости.
Он отложил пленку и быстро направился к двери.
— Как же мы не увидели корабля? — всполошилась Эльза. — А у меня обед не готов. Фотий, наверное, голодный.
Они выбежали наружу, как раз когда откинулся боковой люк и из вездехода вывалился Фотий ван Кун. Он был без куртки, в рваной фуфайке, босиком. Лицо в крови.