Мир приключений 1986 г.

Озёра ТЭЦ… Особые, удивительные озёра: туда выходила остаточная горячая вода со станции. И Валька всегда вспоминал сказку о коньке–горбунке: как Иванушка–дурачок окунулся в чан с кипящим молоком, а потом в чан с холодной водой и стал добрым молодцем.

В первом озерце вода была горячая, над ним всегда висело облако пара, будто над рекой ранним утром.

— Ну, входи, входи, — звал отец.

Валька, зябко переминаясь на берегу, не видел его лица, настолько густым был пар.

— Залезай, — торопил его отец. Он работал кочегаром в котельной станции, и жара была ему нипочем.

Валька входил в горячее озеро постепенно, словно в ледяную воду, набирал в пригоршню воды и сначала растирал живот и грудь, как старик, а затем кидался в озеро, вопил, задыхался и бросался к берегу.

Затем они бежали к соседнему озеру, там вода была не такой горячей, от нее не перехватывало дух. А потом — к следующему, к другому, к третьему… В последнем вода была холодная, ключевая. И так приятно было лежать в ней, раскинув руки…

Леса вокруг были болотистые, и над озерами временами носились злобные стаи малярийных комаров. Но однажды здесь развели умную рыбу гамбузию, для которой комары были, пожалуй, таким же лакомством, как для мальчишек арбузы, и комаров сразу поубавилось. Только как–то промывали котлы щелочью, по недосмотру вода со станции без очистки попала прямо в озера, начали всплывать рыбы со вспученными животами. И Валентину с отцом долго не пришлось купаться.

А теперь Валька иногда бывал на озерах один, без отца…

Когда отец уходил на фронт, мать его попросила:

— Поговори с Валей. Он почти взрослый, за девчонками бегает.

Отец отозвал его в кухню и сказал:

— Уважай мать. За меня не бойтесь. Моя пуля в пне сидит. И вот что… Помни: война сейчас, в такое время всегда много гадостей разных бывает. Смотри не связывайся. И мать беспокоится.

Шурик, подслушивая за дверью, только хлопал глазами и ничего не понимал.

А еще отец сказал, как, наверное, все отцы, уходящие на фронт. Он сказал:

— Ты остаешься за старшего.

Глава 4

Вечерами приходил Гапон. Он молча сидел на лавочке и курил подобранные на перроне бычки. На второй месяц войны ему пришло страшное извещение со станции Чумыри от железнодорожного начальника. Мать ездила туда выменивать на сало отцовский костюм и погибла, попав под бомбежку А от отца все не было и не было никаких известий.

Гапона все жалели, но он не нуждался ни в чьей жалости. А к Вальке он приходил потому, что тот ни о чем его не расспрашивал и не распускал нюни.

Каждое утро они вместе отправлялись добывать топливо. Ходили по шпалам и собирали уголь, раскапывая еще краснеющие кучи золы на местах остановок паровозов. Свои находки бросали в ведра и шли дальше, как грибники. Иногда удавалось найти целую глыбу, свалившуюся с переполненной платформы. Они разбивали ее и строго делили все пополам, до последнего кусочка.

Гапону было двенадцать лет, но выглядел он совсем взрослым и разговаривал с пятнадцатилетним Валькой словно старший, и тот не заводился. Мишка носил длинное, до пят, пальто, переделанное из солдатской шинели, и бесцветную кепочку с малюсеньким, в полтора пальца, козырьком — такие кепки были в моде. Он здорово умел курить и ругаться. А еще он умел плевать на далекое расстояние.

Держался Гапон всегда независимо и даже высокомерно. С тех пор как погибла мать, у него в бараке постоянно околачивалась рыночная шпана, которая приводила в трепет всех ребят с улицы.

Гапон окончил только пять классов и на этом прервал свое образование. «Некогда, — так он объяснял всем. — Надо на жизнь зарабатывать». Вальке было почему–то неудобно перед Гапоном за свое благополучие: учится, мать жива, и дед есть, и братишка, отец пишет. Учиться ему не хотелось, но отец наказывал с фронта: «Учись, Валентин!» И Валентин учился…

А было совсем не до этого. Хлеб по карточкам выбирали вперед, каждый раз надеясь на что–то. А этого «что–то» не случалось.

— Чего ты больше всего хочешь? — тихо спрашивал Шурик старшего брата по ночам, ворочаясь с боку на бок. Его мучила бессонница с голодухи.

— Нажраться. А ты?

— Тоже, — отвечал братишка и, задумчиво помолчав, добавлял: — Я бы еще и сыру съел.

Когда мать задерживалась на работе, Валька уходил в барак напротив, чтобы потолковать о жизни с Гапоном. Тот сам себе хозяин. Его комнатушка находилась в конце длинного, всегда темного коридора.

…В этот раз Гапон был один. В комнате пахло углем и жженой тряпкой. Он варил картошку в чайнике — кастрюли не было, почти всю посуду продал, — и слушал радио. Передавали концерт для фронтовиков.

Кто сказал, что надо бросить

Песню на войне?

После боя сердце просит

Музыки вдвойне…

Затем были сводки и сказали, что оставлен город Н. и еще какие–то населенные пункты.

Гапон отодвинул чайник, бросил в чугунку пригоршню угля, рукавом отряхнул с вьюшек пыль и положил перед гостем пузатую картофелину. Закурил и принялся рассуждать:

— Это шпионы! Шпионы, подлые! Ты Лёху, точильщика, знаешь?