Мир приключений 1986 г.

Промах несколько охладил Бурлаку. Он решил больше не стрелять, пока не рассветет как следует.

Светало теперь уже быстро, день неудержно теснил ночь, заставляя ее бледнеть. Птиц по–прежнему летало много, но Бурлака уже мог разглядеть, что в большинстве своем это мелкота, интересная разве что для ученых: длинноклювые птахи размером с голубя, похожие на куликов. С экологом они договорились, что убьют по две птицы, не более, и тратить свою «квоту» на этих мух он не собирался. Бурлака знал, на кого они с Грауффом приехали охотиться: на знаменитую анторгскую утку. Прославили ее два замечательных качества. Во–первых, она была бесценным охотничьим трофеем благодаря своему оперению. Пестрое, яркое, долго не теряющее своей окраски, оно обладает свойством при инфракрасной подсветке светиться в темноте всеми цветами радуги. Считанные охотники могут похвастаться тем, что в гостиной у них висит чучело анторгской утки. Во–вторых, по рассказам знатоков, мясо анторгской утки — сказочный деликатес, оно сочетает в себе сочность и белизну курицы, нежность и аромат тропических фруктов и ни с чем не сравнимый, пьянящий вкус лесной дичи.

Бурлака вспомнил свою коллекцию, собранную с тщательностью и любовью за три десятка лет. Гости, приходя к нему в дом, часами могли стоять у стеллажей и полок, разглядывая диковинные трофеи с разных планет. Сколько восторгов всегда вызывает голова саблезубого верблюда, или ноги гигантского шпороносца, или костумбрианский ракоскорпион. Причем все без исключения трофеи добыты им самим. Бурлака всегда строго соблюдал принцип вносить в коллекцию только то, что убил на охоте лично он. Принципы вообще были коньком Бурлаки. Он считал, что главное в жизни — иметь принципы и никогда их не нарушать. Только глубоко принципиальный человек способен зайти в туман нейтральной полосы между дозволенным и недозволенным и не заблудиться в нем. А полоса эта будет существовать, пока человеку будет хотеться большего, чем возможно сегодня. Иначе говоря, она будет существовать вечно, потому что потребности человечества, размах его действий всегда будут впереди его возможностей. Пусть человечество обеспечило разумное изобилие на Земле и на еще двух десятках планет, но искательский дух, тяга к новому, неизведанному заставляют людей проникать все в новые миры. И каждый год в Галактике открывают планеты, пригодные к освоению. Но все колонии, удаленные от Земли и других развитых планет на тысячи световых лет, обеспечить всем необходимым просто невозможно, и, пока они сами не станут метрополиями, не овладеют ресурсами планеты, там не будет хватать многих, порой самых необходимых вещей. Это неизбежно. А потому неизбежны и вечны на базах — сухопутных, морских, космических — просители, которые скорее требуют, чем просят, яростно доказывая, что именно их колонии ядерный реактор в сборе нужен в первую очередь. И, как тысячу лет назад, часто только от подписи заведующего зависит, в чей адрес будет отгружен дефицитный ядерный реактор. Да, когда первоочередность очевидна, никаких сомнений не может и быть. Но нередко какие–либо веские причины отсутствуют, и тогда вопрос решают обыкновенные личные симпатии.

Бурлака, проработавший в космопорте много лет, прекрасно понимал деликатную специфику своей должности и попытки завоевать его симпатии воспринимал как нечто вполне естественное. Он не злоупотреблял своим положением, старался быть объективным, в спорных случаях тщательно изучал все «за» и «против». Когда аргументы претендующих оказывались все же равнозначными, у него оставалось два выхода: либо бросить жребий, либо отдать нужный груз тому, кто ему приятней. Но жребия он не признавал.

Его часто приглашали в колонии и, зная о страсти завкосмопортом, устраивали ему там охоту. Приглашения Бурлака принимал, был веселым компаньоном и приятным гостем, однако, зная мотивы гостеприимства хозяев, тесной дружбы с ними принципиально никогда не заводил. Недолюбливал он и других «ответственных», с которыми ему порой приходилось встречаться на охоте, считал, что они не имеют права на «специальный» прием и поступают беспринципно. Долгое время Бурлака предпочитал отправляться в свои охотничьи вояжи один, пока не познакомился с Гленом Грауффом. Медвежья сила доктора, его фанатичная преданность охоте, спокойная медлительность, странным образом уживающаяся рядом с острым, аналитическим умом хирурга и способностью принимать мгновенные решения в критических ситуациях, произвели на Бурлаку впечатление. Поразмыслив над правом главврача Комитета по освоению принимать «специальные» приглашения, он пришел к выводу, что Грауфф вполне вписывается в систему его принципов. Они подружились и с тех пор почти всегда путешествовали вместе.

Бурлака вспомнил, как несколько лет назад в снежных горах на Сагитаре он оступился в припорошенную трещину, сломал ногу, и уже немолодой Грауфф полдня нес его на себе. «Как хорошо, что Глен сумел выбраться на Анторг», — растроганно подумал Бурлака.