Мир приключений 1985 г.

Они верили, что под ногами у них мечутся грешники в геенне огненной, и, быть может, им даже мерещился порой серный дым преисподней, проникающий из какой-нибудь трещины в скале. Запрокинув голову, они созерцали над собою двенадцать сфер: сперва сферу стихий, охватывающую воздух и огонь, потом сферы Луны, Меркурия и Венеры, потом сферы Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна, а потом незыблемую твердь, к которой, наподобие светильников, подвешены звезды. А там, дальше, за пределами видимого глазом, им представлялось девятое небо, куда возносились святые, хрустальный свод и, наконец, местопребывание блаженных — эмпирей, куда после смерти два ангела в белых одеждах уносят души праведников.

Эта уютная вселенная была до того проста, что ее изображали иногда всю целиком, в ее натуральном виде и в движении, на больших башенных часах, снабженных особым механизмом и раскрашенных.

Но настал час, и вся эта прекрасно организованная вселенная рухнула. Хрустальный свод небес разбился вдребезги, и перед людьми разверзлась бесконечность. Оказалось, что там, за планетами, не эмпирей праведников и ангелов, а черная бездна, тысячи миллионов солнц. И среди этой бесконечности миров наше бедное маленькое Солнце — всего лишь крохотный пузырек горящего газа, а Земля — микроскопический глиняный шарик, мчащийся в ледяном пространстве космоса.

По сравнению с прежней прочной, маленькой, уютной вселенной, центром которой была наша Земля, эта черная бездна устрашала, она наполняла душу ужасом. Ужасно было думать, что наша огромная, необъятная, до сих пор до конца нами не исследованная Земля, — всего лишь пылинка в бесконечных просторах вселенной.

Но еще ужаснее было то, что стройный, так ладно, так великолепно организованный космос вокруг нас сменился хаосом. Главным источником трепета, объявшего душу человека, была мысль даже не о бесконечности вселенной, а об отсутствии в ней порядка. Страшно было жить в мире, где нет никаких законов, где все случайно. Ужасна была вселенная, из которой навсегда исчезли гармония и целесообразность.

Но они не исчезли.

Явился человек, который понял, объяснил и даже исчислил законы, управляющие всей небесной механикой.

Тьма рассеялась. Снова стало светло. Человеку опять, казалось, на этот раз уже окончательно, стало ясно сложное устройство вселенной.

Английский поэт XVIII века сложил по этому поводу такое гордое двустишие:

Был этот мир глубокой тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон.

Но минуло всего лишь каких-нибудь два столетия, и поэт нового, нынешнего века ехидно возразил своему давнему собрату:

Но сатана недолго ждал реванша.
Пришел Эйнштейн — и стало все, как раньше.

Стало все, как раньше, — это значит: блестящий театр мироздания снова погрузился во тьму с тех пор, как ошеломляющие открытия Альберта Эйнштейна полностью перевернули все привычные представления о мире, в котором мы живем.

В сравнении с этим новым, сегодняшним представлением о вселенной, которое после Эйнштейна стало господствующим в физике, вселенная Ньютона кажется едва ли не такой же уютной и ладной, как тот разлетевшийся вдребезги хрустальный небесный свод, в который верили средневековые астрологи. Ведь в ней, этой гармоничной и строгой ньютоновской вселенной, все происходило в соответствии с точными математическими законами. Она была устроена логично и просто, как хороший часовой механизм. Все будущее в ней строго зависело от всего прошедшего. При всей своей устрашающей необъятности эта добрая старая вселенная была компактна и прочна.

Вселенная Эйнштейна была совсем не такой.

Впрочем, дело было не в одном Эйнштейне. Начало нового, XX века было ознаменовано не одним, а многими научными потрясениями. Это была эпоха великих переворотов чуть ли не во всех науках. Все переворотилось и было поставлено с ног на голову: физика, химия, астрономия, даже точнейшая и древнейшая из всех наук — математика.

Все, что еще недавно казалось таким устоявшимся, незыблемо прочным, вдруг поплыло, стало зыбким, туманным. У ученых, в буквальном смысле этого слова, стала уходить почва из-под ног: первооснова всего сущего — атом стал вдруг дробиться на микрочастицы, таять, исчезать…

На фоне всех этих грандиозных событий история жила мирной, тихой, спокойной и ровной жизнью. По сравнению с сорвавшимися со своих якорей естественными науками она казалась теперь едва ли не самой прочной и устойчивой из всех сфер человеческого знания. Мир нашего прошлого был изучен едва ли не так же досконально, как поверхность Земли после эпохи Великих географических открытий.