Мир приключений 1983 г.

— Не снизятся. Занижены они у меня, потому люди и работают с превышением на сто и больше процентов. Нажму, и еще превысят.

— И с каждого сдерешь?

— Ну, там уж по грошику.

Солод, давно уже все понявший, а видимо, и присмотревшийся, как Фролов маневрирует, захихикал для вида, а может быть, и с расчетцем:

— Знаю я твои грошики. За семь лет у тебя, наверное, полмиллиона накоплено.

— Не считал.

— А прячешь где?

Фролов промолчал, а Солод добавил хитренько:

— Все равно узнаю. И поделимся, говорю. Честно, по-каторжному. Все равно смываться придется.

— Рано об этом. Глебовский у меня в голове. Как бы избавиться от него, заразы. Закопает в конце концов.

— А мы его к ногтю, — сказал Солод. — Тыщ десять дашь, причешу. Раз хлоп, два в гроб. И на твоих плотовщиков все свалим. Сначала, конечно, алиби себе обеспечим.

Вздохнул Фролов:

— Не поможет алиби: мотив у меня.

— Не будут искать мотив у старого партизана. Вон ты на карточке красуешься с усами, как у Буденного. Партизан Фролов в отряде капитана Глебовского.

Солод поднес лампу со стола к стенке, где красовалась в рамке увеличенная фотокарточка партизанской группы в лесу у брошенной сторожки лесничего.

— Когда это вас снимали?

— Почему вас? Там ты тоже есть. С краюшка рядом с Костровым стоишь. Перед тем как разделиться, нас и запечатлели.

У Солода рука дрогнула. Оглянулся, нашел, швырнул фотографию в рамке нор стол так, что стекло зазвенело.

— Что ж ты молчал, гад мышачий?

— Так тебя на снимке ни один мент не узнает.

— Сжечь эту пакость сейчас же! — Солод сорвался в крике.

— Нельзя сжечь. Пока нужна она здесь как визитная карточка.

Солод вынул фотографию из рамки, достал финку из куртки, висевшей на спинке стула, и ровненько отрезал край снимка.

— Вот и Кострова отрезал, — огорчился Фролов.

— Дай спички!

— Сунь в печку. Там уйма бумажного хлама. Только сейчас жечь не надо. Подозрительно: ночь. Мало ли что жгут. Запалим, когда похолодает.

Солод допил водку и снова на койку брякнулся. Не прошло и минуты, как он захрапел. А вот Фролову не спалось. Думал, сопоставлял, комбинировал. А наутро с красными от бессонницы глазами сказал опохмелявшемуся Солоду:

— Дам тебе десять тыщ, Мухин. Только не за Глебовского.

— А за кого? — насторожился Солод. Даже за Мухина не одернул.

— Обдумаю все — узнаешь.

15

Подымаясь к себе, Бурьян заглянул в бывший кабинет Жаркова, где теперь работала Верочка.

— Есть новости, Андрей Николаевич, — сказала она. — Нашла мальчишек, которые возле Глебовского суетились, когда он патроны для охоты заготовлял. Они у него в специальном ящичке хранятся. Ну и разгорелись у мальчишек глаза: стащили четыре патрона. Оба из четвертой средней школы. Перешли в восьмой класс. Олег Пчелкин и Виктор Хохлик.

«Двигаем», — подумал Бурьян и прибавил:

— Надо еще, чтобы они сознались. Вы хоть расспросили их, прежде чем к нам вызывать?

— Конечно. Все расспросила. Сначала бычились, а узнав, кто вы, раскололись сразу. Гипноз ваших спортивных доблестей подействовал. Тогда совсем ребятишками были, а слухи помнят. Да они оба сейчас в приемной у вас сидят.

Бурьян прошел к себе и увидел двух крепких пареньков лет по пятнадцати. Оба так и сверлили его глазами, а в глазах застыло напряжение, как у спринтеров на стометровке.

— Ко мне, ребята? — спросил он.

— К вам. Нас Вера Петровна прислала. Вы тот знаменитый Бурьян?

— Тот.

— Говорят, вы в школах, в городах, где работаете, физкультурой занимаетесь?

— И у вас займусь, когда дело закончу.

— Нам бы кролем выучиться плавать. Или брассом.

— Так по вашей реке не поплаваешь.

— У нас в трех километрах заводь большая. Туда по вечерам на рыбалку ходят.

— Будет время, и мы сходим. Научу вас обоих плавать — мастерами станете. А сейчас по делу поговорим. Но запомните: с одним условием — правду и только правду.

Теперь у обоих в глазах была готовность спортсменов на тренировке.

— Спрашивайте, — сказал Хохлик.

— Это вы четыре патрона у Глебовского сперли?

— Мы. Хохлик взял два, и я два, — сказал Олежка Пчелкин, веснушчатый парень с короткой челкой. Сказал охотно, не запинаясь.

— Давно?

— Недели за две до ареста дяди Илюши.

— И что же вы с ними сделали?

— Витькины два мы израсходовали. По воронам били из отцовской двустволки. Я попал, а Хохлик промазал.

— Верно, — подтвердил Хохлик. — У меня меткости нет. Будете нас учить, постараюсь не мазать. У пятиборцев как? По движущейся цели стреляют или по тарелочкам?

— Со стрельбой погодим, — возразил Бурьян. — Скажите лучше, куда другие патроны дели?

— Так первые два мелкой дробью были набиты, бекасинником, а другие два картечной, крупнющей. Побоялись. Так у нас их Солод забрал. Где-то побоку шлялся.

— Это какой Солод? — заинтересовался Бурьян.

— Да водитель фроловской легковушки. Перекошенный такой, бородатый. По лбу до бороды шрам, как топором хрястнули, — пояснил Пчелкин, он был разговорчивее угрюмого Витьки. — Сказал, что стрелять в городе милиция не разрешает, а патроны забрал. Хозяину, говорит, отдам, и чтоб, мол, держали мы язык за зубами, а то донесет. Есть, говорит, такая статья в уголовном кодексе. По ней, дескать, и малолетних берут за стрельбу в городе.