Сравнивая обе системы, получаем:
Какое событие запечатлели древние народы начальной точкой своих летосчислении? Если верить, что близость полученных цифр не случайна, и если опять же верить Платону, то позволительно предположить, что гибель Атлантиды была лишь заключительным аккордом в долгой цепи катаклизмов, прокатившихся по нашей планете. Но верить надлежит только твердо установленной истине. Аристотель тут целиком прав: «Платон мне друг, но…»
Вл. Гаков
ПОБЕГ ИЗ ДЕТСТВА
С чего начать эту удивительную историю?
Историю о том, как рос-рос мальчуган и стал писателем. И не просто писателем, а Большим Писателем, волшебником, щедро рассыпающим свои диковинки перед зачарованными, боящимися поверить в чудо зрителями… И про то, как однажды пережитое детство, пережитое, казалось бы, раз и навсегда, — вернулось. Подобно солнечным бликам на капле росы, его картины являлись вновь и вновь, зыбкие, переменчивые, ускользающие и готовые вот-вот навечно растаять в памяти, они постоянно напоминали о себе, заполняли чистые еще страницы, которые писатель в будущем предполагал «заселить» ракетами, звездами и прочими чудесами.
Начнем- ка с конца.
Конец истории датируется ноябрем 1941 года, а еще точнее — днем выхода в свет очередного номера американского научно-фантастического журнала «Сверхнаучные истории», в котором дебютировал наш герой. Четырьмя месяцами раньше, в самый разгар июльской духоты, из нью-йоркской конторы редакции через всю Америку, в Лос-Анджелес, полетела бандероль. Содержимое конверта сводилось к стандартному письму за подписью редактора Олдена Нортона, в котором адресата извещали, что его рассказ «Маятник» принят к публикации, и приложенному чеку.
18 июля письмо было получено адресатом. Им оказался долговязый юноша в очках и с улыбкой в пол-лица; на почтовой квитанции он расписался:
Юного автора еще никто не знал, и заплатили ему, как водится, немного: 27 долларов 50 центов. Правда, и эти деньги пришлись весьма кстати — много ли заработаешь, торгуя газетами на улицах (а именно это и составляло основной заработок молодого человека)? Но пуще денег была радость дебютанта: отдельные публикации в любительских журнальчиках случались и раньше, но первая публикация в профессиональном журнале, который читали по всей Америке! Лучшего подарка ко дню рождения, которого и ждать-то оставалось месяц с небольшим, начинающему автору было трудно пожелать.
И хотя рассказ был написан в соавторстве (известный писатель Генри Хассе, живший по соседству, любезно согласился выправить текст — а в результате переписал рассказ целиком), и даже в таком, улучшенном виде оказался так себе, ниже среднего, — радости это не убавило. Дебют — это всегда радость.
Был в этой истории и другой дебютант — дебютант поневоле. Если бы только знал Олден Нортон, всего за неделю до того сменивший в редакторском кабинете Фредерика Пола, что за находка открыла его, Нортона, послужной список! Навряд ли взгляд его задержался дольше обычного на одной-единственной строчке платежной ведомости — а ведь там стояло имя, только благодаря которому история сохранит и имя самого Нортона…
Ну, а счастливый автор — о чем думал он, читая и перечитывая по нескольку раз сухо-официальное извещение в пять строк, которое, разумеется, звучало для него дивной музыкой? Вероятно, строил грандиозные планы. А может быть, проигрывал про себя сюжеты еще не написанных рассказов, мечтал о будущей писательской славе. И скорее всего, из эгоизма, свойственного молодости, забыл мысленно поблагодарить свою память и детство, питавшее эту память.
Вот он стоит у распахнутого окна своей тесной лос-анджелесской квартирки, возбужденный, с широко раскрытыми глазами, и кажется ему, что смотрит он в будущее. Память незаметно возвращается в прошлое, как на фотопластинке проявляет в мозгу образы всех стариков, взрослых и детей, все увиденные города и прочитанные книги. Все страхи и радости, что давно позади, все утра, полдни и закаты, и темные ночи. А «над головой… летают в воздухе все эти июни, июли и августы, сколько их было на свете».
Внизу под окном гудят клаксоны автомобилей, слышится обычный городской гул, пахнет бензином и плавящимся от невыносимой жары асфальтом. А в тишине комнаты оседает белый пух одуванчиков, только хозяин квартиры его все еще никак не замечает. Да и откуда им взяться-то, одуванчикам, — в центре большого города, в конце июля?
Возвращение в Детство еще не осознано. Но само детство уже неотрывно стоит перед глазами.