Мир приключений, 1983 (№26)

Клевцов застонал, гоня от себя наваждение, и медленно открыл глаза. Вот, подумал он как о ком-то постороннем, сегодня я опять сумел проснуться, сегодня я еще живой… Значит, буду работать. Пока не свалюсь… Ерунда! Я должен привыкнуть к голоду, к этому опухшему телу… Если оно умрет… Стоп, о чем это я? Нельзя, нельзя расслабляться, надо тянуть. День, два, три, сколько смогу…

Он поднялся с кровати и уже привычно, как старик, прошаркал по холодному полу к заиндевевшему окну, отдернул штору и, подышав немного, вытопил на стекле прозрачный глазок.

Серое зимнее утро. Схваченная льдом Нева, черные точки людей, устало движущихся к проруби… Запеленатый в мешковины шпиль Адмиралтейства, почти слившийся с низким стылым небом. И методичные глухие удары — отзвук близкой канонады…

Война… Блокада… Из последних сил цепляющийся за жизнь полуразрушенный, полуобезлюдевший, полузамерзший город…

Я ведь тоже, по-своему, солдат, подумал Клевцов. Есть моя работа, которую надо довести до конца. Есть голод, который надо превозмочь… Я знаю: эта работа очень пригодится — потом, когда войны не будет.

Было холодно. Дрова кончились. День назад он отнес оставшиеся поленья в соседнюю квартиру — трем маленьким ребятишкам и их умирающей матери. Вчера вечером он отдал им последнюю осьмушку хлеба. Больше не осталось.

Голова кружилась, не хватало воздуха…

«Ничего-ничего, — в который раз подбодрил он себя, — должно пройти, сейчас пройдет. Сяду за стол и начну работать».

В дверь слабо постучали.

Он ничего не ответил.

Дверь шурша отворилась, стрельнув в квартиру новой порцией холода, и на пороге возникли три маленькие, закутанные с головы до ног фигурки. Из-под шапок и повязанных сверху платков огромные детские глаза смотрели с ужасом, как у затравленных зверьков, которые спасались, бежали и наконец без сил остановились…

— Дядя Слава, — с усилием шевеля озябшими губами, произнес один, — мама умерла.

— Теперь все, — добавил другой.

Оцепенение и слабость провалились в никуда. Клевцов выпрямился и, оттолкнувшись от подоконника, сделал несколько шагов навстречу.

— Как это все? — строго спросил он.

Дети стояли смирно, сбившись тесной кучкой, — ни слез, ни жалоб… Точно решили меж собой наверняка: жить — черед, когда время пришло, и умирать — черед, когда время себя исчерпало. Просто. И другого — ничего.

— Все, — развел руками в продравшихся варежках третий. — Сегодня мама… Потом…

— Мы умрем без нее, — с холодной рассудительностью докончил первый. — Все съели, дров нет, мамы нет. И похоронить некому.

Клевцов всегда слыл добрейшим человеком, но сейчас он смотрел на детей почти с ненавистью.

Как они смеют?!

Да, он прекрасно понимал, что они обречены, почти наверняка. Но как они смеют говорить об этом, когда еще есть силы двигаться, говорить, в конце концов хотеть чего-то?! И он… Неужто он так плох, что на него надежды нет?

— Вы останетесь у меня, — сказал он резко.

— Дядя Слава, — жалобно проговорил второй, — куда мы к вам?

— Вы нас не сможете прокормить, — со вздохом пояснил третий, — и мы все тогда умрем.

— Что за чушь! — разозлился Клевцов. — Вы за кого меня принимаете?

А внутренний голос твердил: детишки правы. Что толку? Или тебе горько умирать одному? Они же не верят в тебя! И — справедливо. Но не могу я их бросить, с отчаянием подумал он. Пусть не спасу. Но хотя бы облегчу страдания… Это нужно. Ведь они дети. Маленькие дети на грани катастрофы… Нельзя, чтобы они поверили в нее до конца, потому что еще верят в сказки, любят их… Стоп! Вот оно!

— Значит, вы сомневаетесь во мне? — хитро спросил он, с трудом опускаясь на корточки.

— Н-нет… — Такой прямой вопрос, видно, застал их врасплох.

— А вы знаете, кто я?

— Дядя Слава, — вразнобой ответили удивленные ребята.

— Нет, чем я занимаюсь?

— Ну, — сказал первый, — книжки пишете… — Пожалуй, — кивнул Клевцов.

— Мама говорила, вы большой ученый, — уточнил третий.

— Может быть, и так, — согласился Клевцов.

— Мама говорила, вы изобретаете такое, чтобы всем было хорошо. Вы добрый, — заключил второй.

— Не исключено. А почему, как вы думаете? Дети молчали.

— А все потому, что на самом деле я — Дед Мороз.

— Как это?

— Вот так. Зимой я Дед Мороз, ну, а в остальное время действительно кое-что изобретаю…

— А почему же тогда мама умерла? — Глаза второго заблестели. — Почему? Если вы такой сильный и добрый…

Чтобы хоть как-то выкрутиться, пришлось врать напропалую.

— Видите ли, — начал Клевцов, будто говорил о вещах, очевидных для всех, — сегодня какое число? — Он встал, с усилием распрямляя замерзшие ноги, и мельком глянул на численник над кроватью. — Сегодня тридцать первое декабря. Значит, завтра — Новый год. И у меня хлопот сейчас — вы не представляете! Надо ведь облететь весь город, побывать в каждой квартире, посмотреть, все ли готово к празднику. А к вам я собирался зайти сегодня утром, да вот… — Он горестно развел руками. — Если бы я пришел ночью, все, конечно, было бы иначе… Было бы просто замечательно! Но… понимаете, хоть я и Дед Мороз, Всего, к сожалению, учесть не могу. Я не такой сильный… Вот если бы я был волшебником круглый год!..