Мир приключений 1981 г.

«Мыслитель» на мгновение застыл, соображая, потом весело подмигнул классу и начал расшнуровывать футбольный мяч. Выпустив из камеры воздух, Лешка взвесил ее, надул, завязал и снова положил на весы.

— Садись, футболист, — Михаил Антонович, довольный, дернул Лешку за ухо. — Кстати, своими спортивными подвигами ты подсказал нам тему сегодняшнего урока. Даю две задачи, на выбор. Первая: Лазарев ударил по мячу с такой силой, что тот оказался в воротах раньше, чем вратарь услышал его свист. С какой скоростью летел мяч? Задача вторая: Лазарев на себе испытал недостаток трения. А что произошло бы в мире, если бы трение исчезло вообще?

Класс погрузился в работу, а Михаил Антонович присел к столу, полистал журнал и — уставился остановившимися глазами в одну точку.

— Ребята, Чудак в трансе! — пронеслось по классу.

Прозвище «Чудак» молодой учитель физики получил за свою феноменальную способность неожиданно отрешаться от всего земного. Его мысли в эти минуты витали столь далеко от грешного мира, что Чудака можно было запросто погладить по вечно всклокоченной шевелюре и даже угостить семечками, которые он начинал неумело, но сосредоточенно лузгать. Угадать, сколько времени продлится такое состояние — пять минут или весь урок, было невозможно, но все знали, что за мгновение до возвращения на землю Чудак хватал ручку и набрасывал на первом же попавшемся клочке бумаги какие-то таинственные знаки. Так что ученики всегда имели в своем распоряжении несколько секунд, чтобы разбежаться по местам и придать своим физиономиям чинное выражение.

Вышесказанное отнюдь не означает, что к учителю относились плохо. Совсем наоборот! Я бы скорее определил это отношение как иронически-дружелюбное. Чудаку никогда не простили бы его странностей, если бы он плохо знал физику и, что иной раз совпадает, возмещал недостаток знаний чрезмерными придирками. Но он любил свой предмет самозабвенно, а любовь, как и всякое сильное чувство, вызывает уважение. Правда, методы его преподавания были необычны, но он искренне бы удивился, если бы ему сказали об этом. По-моему, о методах он просто не задумывался, а требования программы нарушал не потому, что хотел прослыть оригиналом, а, скорее, потому, что не придавал им значения. Как-то само собой получалось, что урок проходил именно так, а не иначе. Директор школы, однако, закрывал на это глаза, интуитивно чувствуя, что молодой учитель дает школьникам больше, чем его коллеги. Кроме того, директору, возможно, нравилось, что как ни звали Михаила Антоновича работать в физическую лабораторию одного крупного института, он равнодушно отклонял это предложение, несмотря на всю его заманчивость, и оставался верным школе и своим мальчишкам.

Необычен был и образ жизни Чудака. В школе он работал пять лет, и за все эти годы ни разу не сменил свой костюм, который давно превратился бы в лохмотья, если бы над учителем не взяла шефство тетя Паша, старушка гардеробщица. Она же стирала его рубашки и отдавала в починку ботинки. Получив зарплату, Чудак отправлялся по магазинам и возвращался в свою крохотную однокомнатную квартирку нагруженный всевозможными приборами, деталями и мотками проволоки. Чем он занимался дома — никто не знал, так как к себе он никого не приглашал, кроме Аркаши Сазонова, который притворялся немым и глухим, когда его донимали любопытные.

Чудак был высок, сутул и очень худ, хотя и не выглядел старше своих двадцати восьми лет; вместо обеда он брал в школьном буфете чай с булкой, а от угощений, которые ему навязывали сердобольные коллеги, вежливо отказывался. Поэтому ребята никогда не упускали случая во время очередного «транса» подсунуть учителю бутерброды и очень гордились тем, что поддерживают здоровье своего Чудака. Это было маленькой тайной класса, о которой никто не догадывался.

Трудно объяснимой была и дружба Чудака с Аркашей, который настолько слабо разбирался в физике, что учитель однажды в сердцах бросил:

— Если бы технический прогресс зависел от таких, как Сазонов, человечество находилось бы в какой-нибудь мезозойской эре!

— К счастью, человечество появилось на десятки миллионов лет позже, в кайнозойской эре, — тихим голосом уточнил Аркаша. — Иначе бы его без остатка съели гигантские пресмыкающиеся.

Здесь уже с Аркашей никто спорить не мог: увлеченный историей первобытного общества, он прочитал о нем уйму книг и бредил им наяву. Приятели развлекались тем, что загружали Аркашину парту обглоданными костями с привязанными к ним этикетками, вроде:

«Кость ископаемого осла, которой подавился саблезубый тигр».

Аркаша краснел, застенчиво улыбался, но не сердился, потому что те же самые приятели готовы были, раскрыв рты, часами слушать его вдохновенные импровизации о жизни столь горячо любимых Аркашей первобытных людей. Даже первый классный силач Лешка, который был глубоко убежден, что на свете есть три стоящие вещи — физика, футбол и самбо, и тот в конце концов заявил: «Аркашка — парень что надо, и кто его обидит, джентльмены, будет иметь дело со мной!»