«Мир Приключений» 1977 (№22)

Сейчас земля казалась Семену живой: он отчетливо ощущал трепет ее могучего тела, ее неровное дыхание. Она дышала в лицо ему терпким ароматом подопревшей листвы, сухой пыльцой перестоявших, нескошенных трав, крепким настоем конопли и полыни. Так земля пахнет только осенью.

Семену, впервые за три года попавшему с корабля на сушу, этот запах земли напомнил о доме, о счастливых довоенных днях. Вспомнилось, как ходил с косой по лугу широкими прокосами, метал в стога душистое сено…

Воспоминания отвлекли его, должно быть, он замешкался, потому что лейтенант Дроздов, который полз метров на десять сзади, теперь догнал его и тихо спросил:

— Ты чего, Никифоров, устал?

— Нет, просто кое-что вспомнилось. — Семен энергично заработал локтями и вскоре опять обогнал Дроздова.

На этом участке фронта, прилегающем к морю, готовился прорыв обороны противника. Но у немцев здесь была расположена батарея большого калибра, которая мешала сосредоточению наших войск. Армейское командование в данный момент не располагало крупнокалиберной артиллерией, она была еще на подходе, поэтому подавить немецкую батарею было поручено эскадренному миноносцу «Стремительный», на котором старший матрос Семен Никифоров служил сигнальщиком. На берег был высажен корректировочный пост во главе с командиром группы управления артиллерийским огнем лейтенантом Дроздовым.

И вот сейчас они ползли к вершине кургана, за которым грохотала немецкая батарея. Земля дрожала непрерывно, к ее осенним запахам примешивалась едкая пороховая гарь.

Вскоре Семен добрался до оврага, заросшего по краям уже пожелтевшей крапивой и полынью. Из оврага потянуло сыростью, где-то на дне его мирно ворковал родничок.

Семен решил напиться. Он спустился вниз и жадно припал к роднику. Вода в нем была удивительно прозрачной и холодной, от нее сразу же заломило зубы.

В это время над его головой что-то зашуршало, и в ручей, почти к самому лицу Семена, скатился ком земли. Семен увидел в зарябившей воде чье-то колыхающееся отражение. Сразу мелькнула тревожная мысль: «Немец!» Семен схватил автомат и резко вскочил.

— Хальт! Хенде хох![1], — крикнул он, поводя вокруг стволом автомата.

Никто не ответил.

— Стрелять буду! — предупредил Семен уже по-русски.

Густой куст полыни шевельнулся, и над ним показалась сначала свалявшаяся шапка волос соломенного цвета, потом испуганное, щедро обрызганное крупными веснушками лицо мальчика.

— Ты… ты чего? — спросил Семен, опуская автомат. И смущенно, стыдясь напавшего было страха, добавил: — Ну, чего прятаться-то, вылазь уж. Ты чей же будешь?

— Наши! — радостно крикнул мальчишка и кубарем скатился к ногам матроса. Он обхватил тонкими грязными ручонками колени Семена, терся о них соломенной головой и сквозь слезы повторял одно и то же слово: — Наши! Наши!

На вид мальчишке было лет девять, но Семен догадывался, что, может, года на два больше, — уж больно отощал мальчонка, да и, видать, пережил многое. Семена охватила жгучая жалость, и голос его предательски дрогнул, когда он сказал:

— Ну ладно, успокойся, милый.

Подползли Дроздов и Тихонов. Лейтенант, свесившись с края оврага, строго спросил:

— Это еще что такое?

— Да вот парнишку обнаружил, товарищ лейтенант, — доложил Семен. — Должно быть, заблудился или потерялся.

Мальчик с тревогой поглядел на строгого лейтенанта и прижался к Семену, будто просил у него защиты.

— Вишь, как измучился, бедный… — Семен осторожно погладил мальчика по голове. — Видать, шибко напуганный. Ишь, жмется. Ласковый…

— Мать вот узнает, приласкает по голому месту… — заворчал вечно чем-нибудь недовольный и мрачный радист Тихонов. — Война, а они тут бегают…

— Мамку немцы сожгли в избе, — сказал мальчик и снова заплакал.

Лейтенант строго зыркнул на Тихонова, тот смущенно кашлянул и отвернулся. Семен знал, что у Тихонова в Ленинграде при бомбежке погибли мать и жена, догадался, как сейчас неловко Тихонову, и пожалел его.

Некоторое время все молчали. Немецкая батарея неожиданно прекратила огонь, и в наступившей тишине звонче залепетал родник, громче стали всхлипывания мальчика.

— Сирота, стало быть, — грустно подытожил Семен и спросил: — Что с ним делать-то станем, товарищ лейтенант?

— Пусть пока посидит здесь, в овраге, а на обратном пути возьмем с собой. Может, и попадет нам за это, да ведь куда его денешь теперь?

— Дяденька, я не останусь тут! Можно, я тоже с вами? Ну возьмите…

В голосе мальчика звучало такое отчаяние, в робком взгляде было столько мольбы, что лейтенант почувствовал, как к горлу подкатывает тугой ком, и судорожно сглотнул.

— Ладно, — выдавил он. Почесал затылок и уже решительно бросил: — Пошли!

Теперь лейтенант и радист ползли впереди, а Семей с мальчиком — за ними. Мальчик скоро устал, хотя и не подавал виду, но Семен заметил это и по его частому дыханию, и по взмокшему вихру. Этот вихор особенно растрогал Семена, он был таким аккуратным, будто парня корова лизнула. Опять вспомнилась деревня, теперь уже и свое босоногое детство, но Семен отогнал эти некстати нахлынувшие воспоминания. Сделав небольшую остановку, Семен заботливо наставлял мальчика: