Мир приключений, 1964 (№10)

— Как последний подъем? — спросил он.

— Центнера два взяли, — ответил штурман. — Треска.

— Прилов какой?

— Несколько пинагоров, скатов, зубаток. Две сайды попало.

— Сайда? Хорошо! — оживился Иван Кузьмич. — Где сайда, там вода теплая. Будем ждать настоящую рыбу. А пока… проверьте желудки у трески.

Ответ штурмана развеял остатки сомнений в правоте покойного капитана. Еще сутки-другие — и появится рыба.

Немало подивились рыбаки, когда новый капитан вызвал вахту в четыре часа утра и приказал приступить к разделке улова в полной темноте.

Улов, сваленный между рабочим бортом и возвышающимися над палубой люками трюмов, обрабатывает обычно вахта из четырех человек. Один набрасывает пикой — недлинной палкой с укрепленным на конце стальным согнутым стержнем — треску на длинный рыбодел. Остальные трое разделывают ее, стоя на высоких деревянных решетках, чтобы гуляющая по палубе волна не захлестывала ноги. Крайний рыбак захватывает треску левой рукой за угол пасти и глаз, ударом тяжелого головоруба обезглавливает ее и отбрасывает соседям. Двое “шкерят” — потрошат рыбу, ребром ладони отделяя печень, и сбрасывают внутренности под стол.

Так было в мирное время, когда ночами палуба ярко освещалась прожекторами. Сейчас приходилось работать вслепую. Треску брали с палубы на ощупь и подавали на стол руками. Головорубщик напряженно ловил падающие на рыбу еле приметные отсветы синей лампочки. Шкерщики потрошили почти вслепую.

Медленно, очень медленно подвигалась обработка жалкого улова. Что же будет, когда “Ялта” попадет на косяк?

…Снежный заряд налетел неожиданно. Закружились, заплясали снежинки в воздухе, укрывая и без того еле приметную на столе рыбу. Движения матросов замедлились. В недобрую минуту появилась из люка седая от засохшей соли шапка засольщика Терентьева.

— Брак гоните! — кричал он, показывая выпотрошенную треску. — Чистый брак! Гляди-ка, что это за разрез? А здесь? Так дело не пойдет. Солить брак…

И тут усталость продрогших матросов перешла в злость, обрушилась на протестующего засольщика.

— Ты постой на нашем месте!

— Сознательный!

— У тебя люстра в трюме!

— Прикройся там, а то зубы простудишь!

— Не примут же такую рыбу, — не уступал Терентьев. — Гляди! Разрез в сторону пошел. По мясу. А кишка болтается…

Голос его потонул в гневных возгласах:

— Вались ты со своей кишкой!

— Указывать каждый может!

— Сгинь, дух соленый, а то запущу треской по шапке!

Иван Кузьмич не знал, кого поддержать в злом споре. Обе стороны были по-своему правы: и засольщик, требующий чистой обработки улова, и люди, шкерившие в темноте, в липнущем на лица и глаза мокром снеге. В их возмущении слышалась обида не столько на справедливые требования засольщика, сколько на свою беспомощность. Быть может, прервать обработку улова на время снежного заряда? Нет. Если сейчас остановить работы, так что же будет, когда пойдет настоящая рыба? Нельзя прерывать разделку улова ни при каких условиях. Пускай если не рыба в трюмах, так навыки у команды копятся.

Из поднятого трала пылили рыбу. Кроме трески, в сеть попало несколько зубаток.

— Зубатка! — Матрос со злостью швырнул в сторону крупную рыбу с пятнистой, как у пантеры, кожей.

Зубатку разделывают на пласт, прорезая мясо со спины до брюшка. Никто не хотел первым взяться за работу, требовавшую большой точности.

Желая хоть немного разрядить напряженную обстановку за рыбоделом, Иван Кузьмич распорядился отнести зубаток на камбуз. Попутно он приказал боцману выкрасить столешницы рыбоделов в белый цвет. Осветить палубу нельзя. Пускай хоть темная треска выделяется на рыбоделах.

НА КОСЯКЕ

“Ялта”, выписывая крутые зигзаги, медленно двигалась на юго-восток. Подъемы по-прежнему не радовали. Даже ночью вахта без особого напряжения справлялась с разделкой более чем скудного улова.

В свободное время рыбаки отсыпались, а то часами просиживали за домино. В салоне тянулась нескончаемая беседа о небывало крупных подъемах, удачливых рейсах. Так голодающие охотно ведут разговор о хлебе — мягком, душистом… и недоступном.

Оживленно становилось в салоне, когда там появлялся Корней Савельич с большим блокнотом, куда он записывал сводки Совинформбюро.

Вести с фронтов шли не радующие. Утешало рыбаков, что фронт за Мурманском держался прочно. Гитлеровцы больше и не пытались там наступать. Зато, даже по скупым сообщениям Совинформбюро, нетрудно было понять, с каким ожесточением продолжалась битва за Баренцево море. Любая весточка о ней вызывала горячие толки в салоне и на палубе. Ведь холодные волны, окружавшие “Ялту”, и были фронтом, полем боя.