Мир приключений, 1963 (№9)

«Никогда не участвовал в человеческих жертвоприношениях, — думал я, сгибаясь и разгибаясь над уключинами. — Но, кажется, придется…»

Однако камыши были неподвижны.

И челн, который выплыл из зарослей, не преследовал нас. Течение подхватило его и понесло, поставив наискосок к волне.

«Хитрит индеец, хитрит! — бормотал помощник. — Прячется за бортом!»

Но я начал табанить. Потом быстро развернулся, погнался за челном и, зацепив его веслом за борт, подтянул к ялику.

Помощник был нрав: на дне челна неподвижно лежат человек!

Я занес над ним весло. Помощник с опаской потыкал его в спину дулом пистолета.

«Мертвый?»

«Дышит. Но без сознания. Вся спина в крови».

Мы отбуксировали челн к «Камоэнсу».

Раненый оказался индейцем. На нем был: только холщовые штаны. Когда мы перенесли его в каюту и положили на койку, то увидели, что спина у него, как у тигра, в полосах, но кровавых!

Ему дали вина. Он очнулся и забормотал что-то на ломаном португальском.

Но я поспешил к своим машинам.

2

«Вот что, красавцы! — сказал я кочегарам. — Хотите участвовать в человеческих жертвоприношениях? Я — нет! Вы тоже нет? Тогда держать пар на марке! Выжмем все, что можно, из нашей землечерпалки!

И мы выжали из нее все, что можно.

В ту ночь у топок не ленились, поверьте мне на слово! От адского пара глаза лезли на лоб! Но сверху, с мостика, то и дело просили прибавить обороты. «Ну еще, еще! — бормотал капитан. — Ну хотя бы чуточку!» Как наш котел не взорвался, ума не приложу.

Под утро я поднялся на мостик.

Влажное тело обдало ветерком от движения корабля.

«Камоэнс» показал невиданную в его возрасту прыть. Только искры летели из трясущихся труб. Он мчался вниз по реке без оглядки, суетливо двигая плицами, как бегущая женщина локтями.

Капитан мрачно сутулился рядом с рулевым.

«Как наш новый пассажир?» — спросил я, закуривая.

«Умер».

«Да что вы! Жаль его!»

Капитан посмотрел на меня исподлобья:

«Самим бы себя не пожалеть! Напрасно мы взяли его на борт».

«Почему?»

«За ним была погоня. Он сам сказал это. А теперь гонятся за нами».

«Кто гонится?»

«Его хозяева».

«Не понимаю. Индейцам нас не догнать».

«При чем тут индейцы?»

«Но ведь он сбежал из-под ножа! Разве не так? По-моему, его собирались принести в жертву богу войны».

«Он бежал не от индейцем, a от белых».

«Каких белых?»

«Он считал, что это немцы».

«А! Фольксдойче?»

«Не фольксдойче. Я так и не понял до конца. Он потерял много крови, приходил в себя на короткое время. Бормотал о белых, которые не хотят, чтобы видели их лица, и поэтому ходят в накомарниках. Правда, в зарослях, как вы знаете, уйма москитов и песчаных мух. Но между собой эти люди разговаривали по-немецки».

«А он понимал по-немецки?»

«Немного. Когда-то работал у фольксдойче. Но он не сказал своим новым хозяевам, что понимает немецкий. Кем, по-вашему, он работал у них?»

«Носильщиком? Добытчиком каучука?»

«Он состоял при машине, которая забивает сван! По его словам, люди в накомарниках строят среди болот капище своему богу».

«Капище?»

«Ну, так, наверно, это выглядит в его дикарском понимании, — с раздражением бросил капитан. Он говорил коротко, отрывисто, то и дело оглядываясь. — Черт их там знает, что они строят! Рабочих очень много, он говорил. Индейцы. Платят им хорошо. Но они не возвращаются домой».

«Как?!»

«Их убивают, — пробормотал капитан, всматриваясь в сужавшийся за кормой лесной коридор. — Расстреливают».

«Расстреливают собственных рабочих?»

«Так сказал этот индеец. Он сам видел. Вдвоем с товарищем рубил кустарник на дрова, углубился в лес. Вдруг слышит выстрелы. Второй индеец хотел убежать, но наш заставил его подобраться ближе. В зарослях была засада! Люди в накомарниках подстерегли рабочих, которые, отработав свои срок по контракту, возвращались домой. Они были перебиты до единого!»

«В это трудно поверить!» — с изумлением сказал я.

«Но зачем было индейцу врать? Они с товарищем так испугались, что решили бежать, не заходя в лагерь. Однако по их следу пустили собак, догнали, подвергли наказанию. Второй индеец умер под плетью. Нашему индейцу удалось обмануть сторожей. И тут вы заботливо подобрали его и приволокли на пароход!» — Капитан со злостью прокашлялся, будто подавился ругательством.

«На таком большом строительстве, — в раздумье сказал я, — вероятно, есть мотоботы».

«А! Разве я не сказал вам? У этих в накомарниках есть нечто получше мотоботов. Индеец говорил: «Длинный, очень большой челн, которым может пырять и…»

«Подводная лодка?!»

« Они называли ее между собой… Да, вы же знаете немецкий. Как по-немецки «Летучий голландец»?»

«Дер флигенде Холлендер».

«Вот именно! Второе слово индеец не мог понять. Он не знал, кто такие голландцы. Но первое слово запомнил хорошо: «летающий, летучим». «Но это не самолет! — бормотал он; самолеты, по его словам, видел в Манаосе. — Это очень длинный челн, который…» И так далее».

«Летучий голландец», понятно, прозвище, — сказал я. — Зачем немцам база подводных лодок, если эта база так далеко от устья Амазонки?»

«А вы это у Деница[14] спросите! — сердито бросил капитан, снова оглядываясь. — Меня сейчас интересует одно: хватит ли дров до Рере?»