— Ничего, запоем и на улице.
— Ты запоешь?
— Я!
— А ну пойди запой! Поди, поди! Выйди на улицу и запой!
— Что ж, я еще с ума не свихнулся.
— Тогда нечего и языком болтать.
— Ты свою злобу укроти, Фролыч, — ласково сказала Дарья. — Подальше спрячь. Время придет — выпустишь. Затем мы тебя и позвали… Ты человек настоящий, а по горячности губишь себя.
— Просто сказать «укроти»! Накипело тут…
— А ты думаешь, у нас не кипит? — грустно спросила она и тоже поставила рюмку.
— Вот что, друг, запомни! — спокойно и внушительно начал Матвей. — Не вышло у нас в прошлом году… Победа за царем осталась — это верно… А почему? Потому что долго раскачивались да раздумывали… Надо бы всем сразу… дружно. А в общем теперь умнее стали. Закалку мы получили хорошую В другой раз такой осечки не будет. В другой раз наша возьмет.
— В другой раз, — с горькой усмешкой повторил Фролыч. — Когда это будет-то?..
— Будет, — твердо сказал Матвей. — Ты слушай. Теперь надо снова силы собирать, а в одиночку, брат, воевать не годится. Дурость свою только показываешь. Кутырин только того и ждет, чтобы нас поодиночке выкорчевывать.
— А с Кутыриным у нас расчет впереди.
— Да ты что? Совсем соображать перестал? — сердито остановила его Дарья. — Плетет чего-то… Ты слушай. Он с тобой по поручению говорит.
— По поручению? — удивился Фролыч — Ну-у? Это другой коленкор, как говорится. Я ведь полагал, что вы просто так… от себя… Продолжай, друг…
— А что продолжать? Бунтовать, говорю, в одиночку не следует. Запомни. Общее наше дело, рабочее, подрываешь. Силы надо беречь…
— Молчать? — спросил Фролыч.
— Да, молчать. Пока самодержавие свирепствует… Ждать надо.
— Сидеть и ждать сложа руки? — перебил его Фролыч.
— Ни-ни… Не сложа руки. Силы будем собирать для новой битвы. Правду нашу народу понесем, но только с оглядкой… и без кулаков. С кулаками против винтовок не воюют. Без толку. Согласен ты?..
— Согласен, конечно… Вы на меня не обижайтесь. Накипело очень… Я ведь думал. Конец революции на веки вечные… С отчаяния…
— Вот! Давно бы так, — с удовлетворением проговорил Матвей и, переглянувшись с Дашей, кивнул головой. Через минуту торжественно и складно пели в три голоса, но так тихо, что даже Костя плохо разбирал слова.
Когда Георгий Сергеевич, проводив гостя, вернулся в кабинет, он застал у камина Сережу. В сильном смущении мальчик вертел в руках какой-то предмет, но отец, слишком занятый собой, своими мыслями, не обратил на это внимания.
— Сережа, не пора ли спать? Времени много, — машинально сказал он, усаживаясь в кресло.
Приход пристава взволновал его не на шутку.
«Зачем он явился? Почему именно сюда, в первый день рождества? Откуда он знал, что Зотов у меня?» — размышлял он, и, чем больше думал, тем тревожнее становилось у него на душе. Отдельные выражения, интонация голоса, бегающий по сторонам взгляд Кутырина, его приторно-вежливое обращение казались ему неспроста. Он видел во всем этом какой-то другой смысл и пытался его разгадать.
Плохо скрытое ироническое отношение Ивана Ивановича, по поводу прихода пристава и его страхов, не только не успокоило, но даже наоборот, раздражало Камышина. «Хорошо говорить, когда он просидел все эти годы где-то там, — подумал он, но спохватился. Было известно, что пятый и шестой год Орлов находился в Петербурге, а значит, в самой гуще событий. — Но почему он уклоняется говорить на политические темы? Или он беспартийный? Трудно поверить! Оставаться сейчас в стороне от политической борьбы, не иметь убеждений — это значит быть обывателем, мещанином». Георгий Сергеевич уважал людей с убеждениями, независимо от того, какого толка они были, и презирал остальных. Он любил спорить, доказывать, убеждать и в такие минуты любовался собой, своим голосом, красноречием, манерой держаться. «В партии можно и не числиться, — продолжал он размышлять, — но иметь убеждения необходимо. Кстати, выбор большой. «Союз Русского народа», «Союз Михаила Архангела», — начал он перечислять в уме известные ему партии и при этом невольно загибал пальцы, — монархисты, Совет объединенного дворянства, октябристы, кадеты, эсеры, народные социалисты, анархисты и, наконец, партия социал-демократов». Были еще какие-то мелкие партии, о которых упоминалось в газетах, но ни программы их, ни задач он не знал. Камышин взглянул на сжатые кулаки и усмехнулся. «Пожалуй, надо бы еще один палец. Социал-демократическая рабочая партия раскололась, и нет никакого сомнения, что объединить их больше не удастся. А значит, две самостоятельные партии…»
— Папа, что это такое? — прервал Сережа размышления отца и, подойдя к нему, протянул руку, на которой лежал продолговатый предмет.
Камышин мельком взглянул, схватил предмет и, сильно побледнев, с ужасом спросил:
— Где ты взял?
— Здесь. Нашел около камина.
— Не лги, негодный мальчишка! Сейчас же сознайся, — где ты взял?