Мир приключений, 1929 № 02

Если бы только мимо прошел корабль!.. Но никакого корабля не было. Прикрыв глаза ладонями от яркого света, беглец оглядывал пустынную поверхность моря. Поверхность океана была совершенно гладкой и ее однообразный вид нарушала лишь наносная грязь, испещренная черноватыми водорослями, липкая, горячая, без единого, цветного пятна, точно громадная лохань, где бродили протоплазмы, споры, клеточки, словом все, что составляет плодородие теплых морей.

Машинально он снова начал грести своим единственным веслом. Это может быть заставит удалиться акул. Но, делая эти бесполезные усилия, беглец не может ни бороться, ни даже забыться. Он зовет, выкрикивает свое отчаяние бесконечному простору, невидимому и немому врагу, настойчиво следящему за этой неразумной лодкой. Но кругом только тишина… тишина… одна тишина.

Под вечер на горизонте, точно на краю зеленоватого озера, появился небольшой дымок. Беглец сорвал свои лохмотья, привязал их к концу весла и стал размахивать этим флагом отчаяния. Но дымок исчез за горизонтом и море, цвета ежевики, медленно поглотило солнечный диск.

А когда наступила ночь, беглец понял, что значит ощущение Великого ужаса.

Как бы угадывая чутьем тайну ветра и волн, рождавшихся из глубин, он понял, что должно что-то случиться. Со всех сторон горизонта собирались темные массы, изборожденные медно-красными и желтыми как сера полосами и замыкали зеленоватое озеро, сохранившее еще свой чистый химерический блеск. Как раз над беглецом сверкала звезда. Инстинктивно он поднял голову и увидел, как черная, точно сажа, завеса закрыла и озеро, и звезду.

Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Над морем царила такая тишина, что, казалось, будто жизнь замерла во всем мире. Под удушливым покровом темноты на небе погас последний отблеск света.

Но вдруг послышался отдаленный свист, как будто откуда то вырвались пары, затем какой-то страшный шум, точно разрывали сразу тысячи аршин шелка и, наконец, раскаты грома.

Лодка понеслась по вертикальной плоскости и беглец увидел перед собою громадную стену фосфоресцирующей воды. Можно было подумать, что море поднялось на дыбы.

* * *

Беглец открыл глаза.

Он лежал на склоне небольшого холма из красной глины. В нескольких сотнях метрах от него пенились волны прибоя. Берег был усыпан рыбами, водорослями, разными обломками, раковинами и широкими плоскими медузами, сверкавшими на солнце. Черная масса какого-то большого морского животного также сверкала на влажном песке. Беглец был весь опутан скользкими водорослями. Нахлынувшие на берег волны принесли его сюда и, отхлынув, оставили на песке вместе с мертвыми дельфинами и медузами. Все его тело было покрыто синяками, а рана на ноге наводила на мысль, что его порядочно ударило о прибрежные камни.

Понемногу он начал вспоминать все, что произошло. Обрывок цепи, болтавшийся на лодыжке, напомнил ему, что он продолжал еще быть беглым каторжником и что лучше было бы очутиться в пасти акулы, чем снова попасть в руки тюремных надзирателей. Но куда же, все-таки, выбросило его море? И не сообщено ли уже о нем?

Окружавшая его местность была ему совершенно незнакома. Он был так истощен, что едва волочил ноги. Группа кокосовых деревьев к счастью дала ему возможность утолить жажду. Он тут же и умер бы на месте, если бы не проглотил немного влаги. Собрав раковин, он настолько подкрепил силы, что мог доползти до вершины холма.

Он находился на лесистом и обитаемом острове. Сквозь зелень виднелись какие-то жалкие хижины, крытые сверкавшим на солнце толем. Но не было никаких признаков культуры, никаких звуков, говоривших о работе. Деревня казалась погруженной в сон. Беглец решил не двигаться с места до наступления темноты.

Когда опустились сумерки, он осторожно дошел до леса, а затем пробрался через него и очутился на лугу, покрытом высокой, колеблемой ветром травой. Над сделанным из ветвей шалашем поднимался небольшой дымок. Этот дымок указывал на пристанище и ужин. Беглец был голоден, полугол и совершенно истощен. Если бы в нем сохранилось хоть немного силы, он составил бы план нападения. В шалаше можно найти ружье, порох, тафию[3]), а этого достаточно, чтобы сохранить жизнь. Но он чувствовал себя слабым, как ребенок, мускулы его были парализованы, желудок пуст и мучительно ныл. Лежа в густой траве, он ждал, не выйдет ли кто-нибудь из шалаша. Оттуда вышла высокая негритянка, одетая в лохмотья, с головой, повязанной выцветшим мадрасским платком и, бросив взгляд на лужайку, подкинула несколько сухих ветвей в огонь, после чего скрылась в шалаше.

Беглец осторожно подошел к шалашу. Он увидел подвешенный к двум кольям гамак и женщину, которая качалась в нем, подложив руки под голову и посасывала кусок сахарного тростника, равнодушная к мраку, к опасности и беззащитная. Последние от блеске вечерней зари погасли на саванне. Беглец подумал: «Напасть разве на нее? Нет, у меня не хватит на это сил». К тому же в шалаше ничего не было, кроме небольшого количества маниока и разбросанных лохмотьев.