Мир приключений, 1928 № 11-12

Однажды я вошел и увидел ее сидящей на соломенном стуле, с головой, прижатой к острому краю стола. Она выпрямилась… все лицо ее было облито слезами.

Она плакала какими-то мертвыми слезами. О таких слезах никто не рассказывал ни в одной истории, ни в одной сказке. Обыкновенно думают, что самая больная слеза есть слеза самая теплая, «горючая», как называют ее сказки и былины нашего эпоса… Но есть еще другие слезы, хотя их нельзя назвать горючими, во они заставляют вас трепетать, когда текут по женским щекам… Она застыла, и ее слезы падают оледенелыми…

Не будучи замеченным ею, я тихо вышел из комнаты.

_____

Я долго не мог заснуть и беспрерывно переворачивался с боку на бок. Дремота начала, наконец, одолевать меня. Вдруг мне почудилось, как будто в комнате слабо и жалобно прозвенели струны. Я приподнял голову. Луна стояла низко в небе и прямо глянула мне в глаза. Белый, как мел, лежал ее свет на полу… Явственно повторился странный звук… Я оперся на локоть… Легкий страх щипнул меня за сердце, — прошла минута, другая… Где-то далеко прокричал петух; еще дальше отозвался другой.

Спустя немного я заснул — или мне показалось, что я заснул. Мне привиделся необыкновенный сон. Мне чудилось, что я лежу в моей спальне, на моей постели — и не сплю, и даже глаз не могу закрыть. Вот опять раздался звук… Я оборачиваюсь… След луны на полу начинает тихонько приподниматься, выпрямляется, слегка округляется сверху… Передо мной, сквозя, как туман, неподвижно стоит белая женщина.

— Кто ты? — спрашиваю я с усилием.

Голос отвечает, подобный шелесту листьев — Это я…я…я… Я пришла за тобой.

— За мной? А кто ты?

— Приходи ночью на угол леса, где старый дуб. Я там буду.

Я хочу вглядеться в черты таинственной женщины — и вдруг невольно вздрагиваю: на меня пахнуло холодом. И вот я уже не лежу, а сижу в своей постели — и там, где, казалось, стоял призрак, свет луны белеется длинной чертой на полу.

_____

Летом я поехал с Орловыми в деревню.

Ехали сначала по железной дороге, потом на почтовых, перекладных. К ночи приехали мы на место. Весь день я боролся со своей тоской и поборол ее; но в душе был страшный осадок: точно случилось со мной какое-то несчастье, и я только мог на время забывать его, но оно было там, на дне души, и владело мною.

Дом у Орлова был громадный, с колоннами, со львами, на которых облупилась штукатурка, и с фрачным лакеем у подъезда. Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы.

Я поселился во флигеле.

_____

В одной трагедии Вольтера какой-то барин радуется тому, что дошел до крайней границы несчастья. Хотя в судьбе моей нет ничего трагического, но я, признаюсь, изведал нечто в этом роде. Я узнал ядовитые восторги холодного отчаяния.

Лето приходило к концу. И в результате выходило совсем не то, что я ожидал, поступая к Орлову; всякий день моей новой жизни оказывался пропащим и для меня, и для моего дела… Согни записок и бумаг, которые я находил в кабинете и читал, не имели даже отдаленного отношения к тому, что я искал… Ничего я не понимал и ясно сознавал только одно: надо поскорее укладывать свой чемодан и уходить.

_____

Орлов еще вчера уехал к соседу. Под вечер мы бродили с ней у околицы. Серенькие тучи покрывали небо, холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев.

Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененное ни единым деревцом. От роду не видал я такого печального кладбища.

Разговор наш начался злословием: я стал перебирать наших знакомых, сначала выказывая смешные, а после — дурные их стороны. Желчь моя взволновалась. Я начал шутя и окончил искренней злостью. Сперва это се забавляло, а потом напугало.

— Вы опасный человек, — сказала она мне. — Я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем вам на язычек… Я вас прошу не шутя: когда вам вздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня — я думаю, это вам но будет очень трудно.

— Разве я похож на убийцу?

— Вы хуже…

Я задумался на минуту и потом сказал, приняв глубоко-траурный вид:

— Да, такова была моя участь с самого детства! Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали — и они родились…

В эту минуту я встретил ее глаза; в них бежали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала…