Мир приключений, 1928 № 07

«Было прекрасное утро, солнце грело. Смотря из опушки леса, Фигнер говорит: «поедем в этот лагерь». Я засмеялся, и Чудовский (вот портрет его: росту малого, широкоплечий, лет 30, лицо ужасно изрытое оспой до безобразия, толстые губы, добрый малый, веселый, безпечный и порядочно храбрый), выпуча глаза, покрутил головою, сказал: «а чтож, поехать бы хоть поближе». Фигнер не в шутку уже на ходу, вперив глаза на лагерь и на местность, мы оба то за ним, то рядом с ним, то поглядываем назад, то на себя, то вперед, молча, не веря еще, что доедем до самого лагеря. Фигнер прибавил шагу и говорит: «вы, Чудовский, хоть худо говорите но французски, если кто спросит что-нибудь, выручайте ответом Ксаверия Андреевича, но коротко, избегая разговора, будто польские уланы в каком-то хаосе столпившихся в голове мыслей». Мои глаза разбежались по лагерю: кони расседланы у плетней, то ржат, то головами машут, солдаты полуодетые; далее направо и выше в козлах блестят ружья, пехота то в кучках… По другую сторону села, ниже, налево конные егеря, там и сям обозы и несколько пушек, носят то солому, то… с села, складывают шалашики, словом, все пестреет разнообразно, огоньки, дым и говор во ста шагах перед нами; а крайние французы смотрит и на нас. Тут вздыхая, я мысленно проклял Фигнера; все как во сне кажется, и мы все трое, уже лавируя промеж лагерных пожитков, меблировки, — где кучка пера, где мяса, где торбы и различные предметы, — пробрались к одному огню с горшками и котелками, — ба, вспомнил, тут лежали и сарафаны, и кокошники, и лапти разбросаны. Среди кирасиров остановились (прошу сочинителя употребить свои таланты объяснить за меня, что тут почувствовалось, я не умею сказать, даже и тогда не умел бы); Фигнер стоящих тут двух офицеров с трубами в зубах приветствует добрым утром и залепетали с обоих сторон. Не мне изобразить это состояние, в каком была моя внутренность и наружность, только помню, мы оба стояли позади Фигнера; мне показалось, что от него, Фигнера, несет трупом; я взглянул на Чудовского, — рожа его и глаза, как воротник изношенный, багрово малиновая, как будто баклажку опорожнил, а я (по словам Чудовского) был то белый слишком, то красный. Офицеры в фуражках и шинелях, накинутых на плечи, один брюнет, красивый лицом, стоял ближе перед Фигнером, говорил скоро, улыбался; другой молодой, немного рыжеватый, часто обращался к костру, у которого стояли жестяные посудники.

«В эту минуту один кирасир в жилете, с русыми огромными бакенбардами, вошел между нас двух и спросил меня: какого мы регимента.

— Нон компрене, же сва полiоне, — сказал я, боясь ему в глаза смотреть, чтоб не схватил за удила.

«Чудовский прервал по французски, а кирасир оперся левым локтем о бок коня Чудовского и правой руки пальцем бьет у шпоры ето кольцо, чтоб оно шибче вертелось и звенело. Не знаю, сколько минут все это продолжалось.

«Я видел, что из села выходят три человека офицеров, один в каске. Я и подумал: если эти догадаются? Наконец Фигнер распрощался, мы повернули копей восвояси.

«Фигнер еще повернул к ним, проговорил о каком-то маршале, а отвечали ему крича: «вуй, вуй» и еще что-то.

«Мы отъехали шагом, принимая не прямо туда, откуда приехали, а гораздо левее пошли на рысях к лесу. Фигнер сказал нам:

— Это вчерашние кирасиры, что шли ночью, еще поговорил бы, да не хотелось дожидаться офицеров шедших к нам.

Въехав в лес, приехали к отряду наших. Пошли распросы и расказы. Тут вспомнили: ведь у нас на чепраках нашиты серебром «А», конский убор не французский, на киверах кокарды русские.

Чудовский говорит:

— «Кирасир, игравший с кольцом шпоры и глядя на Бискупского чепрак, спросил меня: что это «А», верно имя вашего полка «А»?

— Да, это старые, теперь у нас новые чепраки с вензелем Наполеона.

«Возвращаясь мы и забыли об этой мелочи. Фигнер, имея намерение гораздо глубже итти во французские владения, прекрасно осведомился обо всем от самих же французов.

Товарищи наши только плечами пожимали».

Повидимому проделывал эго Фигнер не один раз. По крайней мере, в письме того же Бискупского помещено описание и другой его авантюры в этом же роде.

«Желая поспешить за Вороново к Москве, Фигнер хотел осведомиться, когда именно ожидается посещение авангарда Наполеоном, для соображений своих. Ему нужно было узнать не как нибудь от пленных, а на место какого либо штаба, оффициально по этой своей части и по дружески поговорить.