— Я, пожалуй, сделал ошибку, что рассказал вам про Галлая раньше, чем познакомил вас хорошенько с Аббемоном. Он содержался, как я уже говорил, в одной камере со мной и Бриером. Подойти к нему было легко, но снова надо было ждать, когда все будут спать. Наконец, мне удалось приблизить рот к самому уху отца Бруно Аббемона и прошептать его имя. Он удивленно взглянул на меня. Я приложил палец к губам и потом принялся рассказывать ему о нашем плане. Аббемон сел на своей койке, откинул назад голову и захохотал. От страха я застыл на месте. Тотчас же все остальные в крошечной камере проснулись, и поднялись вопросы, проклятия, сердитый, предупреждающий шопот. Аббемон указал на меня.
— Этот малыш, — сказал он, — он собирается уйти от нас и так добр, что приглашает меня. Понимаете вы, дураки? Один храбрый малыш собирается бежать!
Мгновение, в камере было полное молчание. Потом кто-то засмеялся, кто-то заворчал, выругался. Потом все снова улеглись. Вы понимаете, мосье? Они ему не поверили.
Аббемон продолжал говорить, не понижая голоса:
— Скажи мне, малыш, когда ты собираешься пуститься в путь и кого еще удостоил приглашения?
— Довольно насмешек, Аббемон.
Но Аббемон был уже со мной. Он толкнул меня и сказал!
— Говори же…
Когда я все сказал, он кивнул и повернулся на другой бок, чтобы спать.
Вы, конечно, поняли, мосье, что Аббемон нарочно говорил громко. Ни один шпион не соблазнился бы доносом, когда о побеге говорят вслух.
На следующую ночь нас наказали светом.
— Светом? — спросил я.
Лебрен нетерпеливо кивнул.
— Да, да. Это было вызвано смехом Аббемона. Это одно из своеобразных наказаний в Кайенне. На крючок посреди потолка на всю ночь вешается яркий фонарь. Это и все. Но в тюрьме, находящейся в сырой местности, на этой широте, вы можете себе представить, что это значит. Москиты, мухи, мушки слетаются на свет и положительно кишат в воздухе. После каждого такого наказания человека два всегда сваливаются в лихорадке. В колонии, мосье, это наказание называют «сухой гильотиной».
Но я продолжаю. Мы окончательно разработали наш план. В определенный вечер Галлай взялся подделать имя смотрителя на ордере, но которому нас пятерых должны отправить на работы. Этот ордер будет передан жирному французу-стражнику, который возьмет нас из камеры и выведет за город. Там он получит плату и вернется в тюрьму с рассказом о своей борьбе с нами и с поддельным пропуском, который послужит ему защитой. Он ничем не рисковал. Тюремное начальство не имеет ничего претив, когда остается меньше ртов.
Наконец настал день побега. Вечером мы услышали в корридоре шаги. Стражник в хаки остановился у нашей решетчатой двери. Он повозился с ключами и среди испуганной тишины прочел наши имена: Лебрен, Бриер, Аббемон.
— Поименованные, — сказал он сухим голосом, — откомандированы на речные работы. Идите, свиньи.
Мы вышли, и дверь нашей клетки захлопнулась за нашей спиной. В темноте мы не разглядели, что со стражником были Аккарон и Галлай.
Стражник вывел нас за ворота тюрьмы. Мы маршировали по главной улице. Негры сидели в дверях своих лачуг и разговаривали при колеблющемся свете свечей. Вот конец поселения. Силуеты пальм на освещенном луной небе и легкое сухое шуршание банановых листьев. Впереди выростала густая тень джунглей. Дорога перешла в тропу. Стражник вдруг остановился.
— Довольно, — шепнул он, — платите деньги и уходите кончать самоубийством.
Галлай принялся отсчитывать условленную сумму, пятьсот франков, но стражник протянул руку.
— Я возьму все. Вам не понадобятся там деньги.
Бесполезно было протестовать. Галлай отдал ему все, что у него было.
Стражник кивнул и пошел назад дорогой, которой мы пришли… Мы были свободны.
— Идемте, — шепнул Аккарон, — эта тропинка ведет к югу вдоль по берегу реки Идите тихо и быстро. И прислушивайтесь. Эта свинья может еще послать их вслед за нами.
И он нырнул во мрак.
По временам лунный луч в просвете веток серебрил лужу на нашем пути. Я шел за Аккароном. Его спина была согнута, глаза сверкали, когда он оборачивался ко мне.
Мы шли всю ночь. Никто не говорил. На заре вожаками стали Бриер и Аббемон. На просеке, где когда-то был лесозаготовочный лагерь, мы нашли широко разросшиеся дикие смоковницы. По приказу Аккарона каждый из нас сорвал по чудовищному кучку, чтобы нести с собой в качестве пищи. Для таких ослабевших людей, как мы, эта тяжесть была почти непосильна. Я пошатываясь шел за Бриером, ловил ветки, чтобы они не хлестали меня но лицу, и падал в лужи. Ноги и руки слабели с каждой минутой. К полудню я споткнулся о корень и уже не мог встать. Но упал я под бавольником и мои спутники приветствовали это. Бриер бросился на землю. За ним последовали и другие. Я заметил, что у Аккарона не было больше его груза, этих драгоценных смокв. Но никто не спросил его.