Очень желанной… Человек смотрел на нее с откровенным восторгом, как коллекционер, отыскавший в пыльной лавченке драгоценную вазу. Ему она казалась прекраснее вазы. Потом он покачал головой. Жизнь в порыве вдохновения создала. это стройное тело и вдохнула в него пламя юности и способность любить. Но к чему все это? Чтобы со временем выйти замуж за грязного мексиканского крестьянина, наполнить мир такими же грязными мексиканцами и стать потом старой и безобразной…
Лошадь подняла голову и покосилась на разговаривавших. Девушка захлопала в ладоши:
— Ах, какая лошадь! И седло оправлено в серебро. Сколько оно должно было стоить!
Человек покачал головой.
— Оно стоило очень дешево. Нужно было всего несколько убедительных слов. Я приобрел эту лошадь сегодня на рассвете.
— Все-таки, — продолжала она, — вы должны быть очень богаты. Мой Педро говорит, что когда он будет богат, он подарит мне седло из серебра и золота. Это будет мое собственное седло. Но Педро очень бедный, он пасет овец дона Томаса Торрито, а по вечерам он приходит к нашей двери, играет на мандолине и поет.
— Я понимаю, — улыбнулся мужчина, вспоминая про незамысловатую любовь наивных, как дети, жителей пограничной полосы.
Она не поняла значения его слов.
— Педро говорит, — продолжала она, — что когда у него будет достаточно денег, чтобы купить свинью и двух овец, он попросит падре повенчать нас. Но это глупая болтовня, потому что я не люблю Педро.
Улыбка на губах человека исчезла. Он вопросительно взглянул на девушку и сказал:
— Простите меня, сенорита, я вас не понял.
Мужчина извинялся за свое ошибочное суждение, но внимание девушки было уже обращено на большой шрам, пересекавший его правую щеку.
— Какой смешной порез!
Он невольно провел рукой по щеке, потом отрывисто сказал:
— Да, очень забавный. Но где же эта деревня, в которой вы живете, сенорита? Вы говорили про дона Томаса Торрито, который живет там. Он толстый, смешной и важный человек?
— Да, он живет за деревней, в большой гациенде. Моя мать говорит, что он вызывает дьяволов и знает заговоры.
— Ваша почтенная мать без сомнения права. Но мне может быть понадобится попросить у него заговора.
Она широко раскрыла глаза, но он ничего не пояснил ей.
Спускался сумрак. Вспухшая река мрачно торопилась вперед. Зачарованные наступающей ночью, мужчина и девушка сидели молча. Потом девушка вскочила.
— Уже поздно! — Она торопливо перевязала черные волосы красной лентой. — Прощаться ли мне с большим сенором или мы еще встретимся?
Он медленно ответил, не отрывая глаз от лиловых далей пустыни:
— Мы еще встретимся.
Она убежала, махая ему на прощание.
Он провел рукой по глазам.
— Она — юность, — сказал он себе, — а юность сама себе оправдание, каков бы ни был конец. Она — юность, весна мира, мимолетное мгновение любви…
Он усмехнулся:
— Да, нет сомнения, что мы еще увидимся.
Жизнь дона Боба, как его стали звать местные обитатели, была не лишена приятности в этой мексиканской деревне. Можно быть уверенным, что он снова и снова увидал Бониту. Потом длинные тихие дни, наступление весны и сознание безопасности и спокойствия тоже пришлись ему по вкусу. Он иронически посмеивался над собой, но ленивая, бездеятельная жизнь начинала все больше и больше очаровывать его.
Могущество этого очарования много зависило и от присутствия Бониты. Она откровенно полюбила его, как полюбила бы большую добрую собаку. Жизнь еще не нашла этого ребенка, и грезы ее не были омрачены опытом и горестями.
Но отношения Педро к большому белолицему человеку были гораздо сложнее. Правда, он обязан был этому человеку спасением жизни его Бониты. Правда, и ему, как и девушке, так интересно было сидеть и слушать рассказы этого человека про далекие страны и удивительные приключения, хотя Педро и понимал отлично, что он просто хочет удивить их, когда говорит про летающие машины, и поезда, бегущие под реками, и про дома в десять раз выше, чем высокое дерево. Несмотря на все очарование, исходившее от удивительного незнакомца, юноше не раз хотелось, чтобы дон Боб уехал из их мест.
Но Педро был покорен, когда дон Боб взял из рук мальчика мандолину и научил его простой гармонии струн. На глазах мексиканца выступили слезы, когда он нерешительно стал подражать движениям пальцев дона Боба и увидел, что сам может вызывать те же упоительно нежные звуки. Бонита захлопала в ладоши.
— Видишь, Педро, — воскликнула она восторженно, — я, ведь, говорила тебе, что дон Боб все знает.
Когда дон Боб ушел, Педро спросил Бониту:
— Долго ли здесь останется дон Боб?
— Кто это знает! — Бонита пожала плечами. — Я надеюсь, что долго, он такой хороший.
Бонита потрепала мальчика по щеке.
— Ты опять сердишься? Но я же тебе в сотый раз говорю, что не люблю его.
Педро поднес к губам ласкающую руку.
— Я не мог бы жить без тебя, Бонита. Скажи, что ты меня любишь.
— Но я не люблю ни одного из вас.