Мир приключений, 1927 № 03

В комнате царил беспорядок. Два ящика стола были взломаны, и содержимое их выброшено на пол. Воры, видимо, торопились, так как не успели тронуть остальных. Но что хуже всего, — был взломан несгораемый шкаф, и один из его внутренних ящиков тоже опустошен. Остальные носили следы попыток их вскрыть, но остались целы.

Что-то спугнуло ночных посетителей, и они бежали поспешно, не успев кончить дела. Это было видно и по оставленным ими следам: оброненный у окна, запачканный грязью и сажей носовой платок, капли крови у шкафа, — вероятно, от ссадин на руках, и обрывок вчерашней газеты. Никаких следов в саду не было, но вызванные профессором полицейский комиссар и агент сыска одобрительно покачали головами, осмотрели все и уложили в портфель найденные предметы, а затем явились с собакой; ищейка, выпрыгнув в окно, потащила своих проводников к каменной стенке, в которой оказался замаскированный кустами пролом, и дальше через двор— в одну из людных улиц Берлина. Словом все происходило так, как бывает обычно в подобных случаях, но Флиднер не мог отделаться от досады и раздражения, проводив агентов, уверявших его, что все идет наилучшим образом.

Просмотрев бумаги и документы, он обнаружил отсутствие некоторых из них, содержавших черновые наброски недавних работ; в них были данные, которые Флиднер держал в секрете и которые послужили для него звеном в дальнейшей работе.

И, разумеется, он отлично знал, кто стоял за кулисами всей этой истории. Здесь видна была направляющая рука знатока дела. Уже несколько лет в Нанси производились опыты в том же направлении. Маленький, сухонький старичок с пронзительным взглядом глубоко сидящих глаз, с седым хохолком на лбу и остренькой бородкой, портреты которого Флиднер с таким больным любопытством и злобой рассматривал в «Illustration», руководил этой работой и протягивал сюда свои жадные, цепкие пальцы. Эти два соперника не встречались друг с другом ни разу в жизни, но ненавидили один другого со всей глубиной чувства, на которую каждый был способен по-своему.

Они были словно две лошади, скачущие к одному призу. И призом Этим являлось овладение колоссальной энергией, дремлющей вокруг в неизмеримых количествах внутри мириадов атомов.

От того, кому из них первому удастся взнуздать эту силу и направить по своей воле, зависел в огромной степени исход глухой борьбы между двумя народами, борьбы, не прекращавшейся в сущности ни на минуту и после того, как перестали греметь пушки и рваться в клочья человеческое мясо.

Сегодня в этой скачке его противник взял фору, — обстоятельство достаточное, чтобы совершенно испортить настроение духа.

Но было и еще неприятное. Опасность грозила с другой стороны. Уже года два в лаборатории Флиднера работал научный сотрудник, молодой инженер, командированный сюда из России, этой удивительной страны, где еще недавно питались человеческим мясом и падали мертвыми от голода на уликах городов, а теперь интересовались электрификацией, распадом атомов, излучениями нервной системы и чорт знает еще чем, что, по мнению Флиднера, было вовсе не к лицу этим дикарям и каннибалам. Вначале Дерюгин ничем не выделился из среды остальных сотрудников Флиднера и даже казался немного тугодумом, во всяком случае не из тех людей, которым суждено открывать Америки. Он занимался работами в области химии радиоактивных веществ, и, хотя они тесно соприкасались с исследованиями профессора, но не возбуждали в нем беспокойства.

Но вот уже сполгода, как Флиднеру стало казаться, что Дерюгин знает гораздо больше, чем хочет показать, и чем ему знать следовало. Этого, конечно, нельзя было утверждать несомненно, однако по некоторым вопросам, по брошенным вскользь замечаниям, по постановке опытов, не связанных непосредственно с его работой — профессор начал угадывать пытливый ум, настойчивый и смелый, стремящийся проникнуть в захватывающую тайну. Блеск, который этот несколько сутулый человек не всегда мог потушить, и загоравшийся в глубине его глаз каждый раз, когда на лекциях или во время практикума заходила речь о распаде атомов, — наполнял Флиднера смутной тревогой.

Это было, пожалуй, опаснее даже маленького старичка из Нанси, потому что было слишком близко, у себя под боком. Все настойчивее приходила в голову мысль о необходимости так или иначе отделаться от неудобного сотрудника.

Эйтель, сын профессора, служивший волонтером в кавалерийском полку рейхсвера, ненавидел Дерюгина всем пылом тяжеловесной, угрюмой ненависти и давно говорил отцу, что, будь он на его месте, он давно отправил бы этого «московского шпиона» ко всем чертям и во всяком случае не подпустил бы на пушечный выстрел к лаборатории. Сейчас Флиднер начинал соглашаться с мнением сада. Все же нужен был какой-нибудь благовидный предлог.