Мир приключений, 1926 № 06

Пяндж из синей превращается в желтую, с шумом и ревом, похожим на рев тигра, мчится с быстротой четырнадцати верст в час и уничтожает на своем пути все, что мешает ей гнать ея желтые воды, подмывает берега, смывает целые кишлаки, осмелившиеся построиться на ее берегу, опрокидывает горы, и горы, с грохотом и гулом, напоминающим орудийные выстрелы, падают к ногам Пянджа. Река, точно зверь, уничтожает их как мелкую добычу, а сама с пеной и кровью, — смотря по цвету горы — мчится дальше, вырывает деревья с корнями, и несколькими бросками, — то к одной, то к другой скале, — превращает их в щепки и все это несет в Аральское море.

Но когда чрезмерная тяжесть глины, песку и камней становится реке не под силу, она бросает их, образуя мель, а зачастую и песчаный остров, сама же бросается вправо, или влево, и напором, с подоспевшими новыми волнами, прокладывает себе новый путь. Нет другой реки, которая бы так часто, почти ежедневно, меняла свое русло. Ни один капитан парохода не может ее изучить. Самый старый капитан, Илья Иваныч, двадцать пять лет плавающий здесь, не может ее изучить и часто садится на мель.

В это время года ни один контрабандист не рискнет переправляться с товарами из Афганистана или обратно, и как раз в это то время, в половине мая, по служебной надобности, мне с женой пришлось путешествовать вверх по Пянджу от Термеза до Сарая.

Помещаемая здесь фотография дает представление о пристани каюков в Термезе и о самих каюках. Как видит читатель, все здесь первобытно просто, незатейливо и лишено всяких удобств.

^{Пристань каюков в Термезе.}

Мы, пассажиры, человек 15, да столько же красноармейцев для прикрытия груза на каюках от нападения басмачей, стали рассаживаться. Мы выбрали самый большой каюк, боясь, что маленький может скорее утонуть. Впоследствии мы очень раскаивались в своем выборе. На нашем каюке было до полуторы тысячи груза. Формой своей каюки похожи на большую лодку, сделанную из толстых, вытесанных топором досок, обитых железными скобами. Кроме топора, никакой другой инструмент каюков не касался. Щели заткнуты ватой. На носу каждого каюка вмазан котел для варки пищи рабочим в пути. На каюке имеется свой кок (повар). В этом казане он и обед варит, и чай кипятит, и лепешки печет.

Ровно в тринадцать часов по московскому времени (местное на два часа раньше), все матросы зашевелились, поснимали с себя излишнюю одежду, даже и кальсоны, остались в одних рубахах, прикрепили к плечам небольшие войлочные подушечки для предохранения плеч от грубой веревки, надели на ноги афганские туфли из грубой коровьей кожи с загнутыми кверху носами, и взялись за веревку, прикрепленную к бревну у носовой части каюка, скрепляющему бока последнего. От общей веревки шли в сторону, по числу матросов, концы других веревок, каждый длиной аршина три. На конце каждой веревки была прикреплена палочка, чтобы удобнее держать через плечо. Капитан каюка, «дарга», занял место на носу, вооружившись толстым, окованным на конце железом шестом, около семи аршин длины, для отталкивания от берега каюка, а один из более опытных матросов для управления каюком стал на корме с большим веслом, напоминающим своей величиной, формой и тяжестью деревенскую лопату, которой крестьянки сажают хлебы в печь. Матросы выстроились по берегу вдоль веревки, в затылок друг другу, перекинув концы веревок через плечо. На некоторых каюках матросов было человек по 5–7, а наш каюк, как самый большой, имел одиннадцать человек.

Тронулся передний маленький каюк, нагруженный железом, закачался, и медленно поплелся вперед, за ним второй с продовольствием, прозванный нами «Яхта Продмаг», потом каюк — «Яхта Маляр-разведчик», тоже с продовольствием и пассажирами — малярийными разведчиками. Итак, один за другим, потащили матросы десять каюков. Дошла очередь до нашего, самого большого, названного «Яхта Грузовик», с овсом и девятью пассажирами. Дарга уперся палкой в берег и, со словами «об Алла ак бар» (да поможет Аллах), оттолкнул каюк от берега, а матросы, пригнувшись почти до самой земли, налегли на веревку, застонали под левую ногу, раз, другой, третий и, наконец, со скрипом, вторящим стону матросов, покачиваясь, медленно стал подаваться вперед, разрезая грудью напор быстро бегущей волны наш каюк, а за ним и остальные семь каюков. На одном из передних каюков раздалась песня: «Вниз по Волге реке», на другом подхватили и понеслась песня по всей реке, теряясь где-то далеко в горах Афганистана, а с берега вторил стон пригибающихся от напряжения к земле матросов, да скрип каюков.

* * *

В русской литературе много писалось о волжских бурлаках, об их адской работе и былой, до пароходства, безотрадной жизни, но вряд-ли волжский бурлак когда-нибудь так жил, питался и трудился, как бурлак, называемый матросом Аму-Дарьи и Пянджа.