Мир приключений, 1922 № 01

Кто говорил прозой, кто стихами; были яркие сравнения и бросались блестящие образы. Один товарищ даже пропел приветствие звонким, как стеклянный колокол, тенором; но не было ни одного экспромпта, удовлетворявшего одноминутному сроку. Иные растягивались на полторы минуты, иным не хватало несколько секунд, чтобы удостоиться премии. Очередь дошла до самого Ильи. Он встал и сказал:

Есть блаженное страданье
И, в союзе с красотой,
Есть блаженство в обладании
Воплощенною мечтой.

— Ровно одна минута! вскричал комендант, державший хронометр в руке, и ударил, как в гонг, в большое серебряное блюдо. (Работы древнего фабриканта Сазикова — пояснил он потом).

— Это даже несправедливо! — сказал председатель со смехом, — товарищу Илье все, и мимо нас скользнул, как быстролетный солнечный луч, никого не задев, поцелуй Эрле!

Эрле, улыбающаяся, бросила взгляд на Вольдемара, безмолвно сидевшего в конце стола. Он не притрогивался к еде, чувствуя себя отверженцем, и только пил. Комендант несколько раз хотел спросить его, кто пригласил его, но некогда было, и мешало хлебосольство.

Встал Вольдемар и сказал:

— Я тоже гость, и мне принадлежит последнее слово. Эрле, разреши!

Эрле кивнула головой.

Тогда Вольдемар вытянул вперед правую руку и откинул обшлаг рукава; позорно засверкало на его руке золото массивного гладкого браслета. Он произнес:

— Мертвый приветствует живых!

— Премия! — вскричала Эрле, побледнев, сама обошла стол, направилась к Вольдемару:

— Учитель, — вот мой поцелуй, и шопотом прибавила: — и наше прощение.

Он принял поцелуй, низко поклонился ей и всем и исчез в чаще кустарников, которыми зеленел угол эстрады.

Вскоре фигура его мелькнула у решетки воздушного балкона.

Невольно головы пирующих повернулись в ту сторону. Пир затянулся: плыли и клубились предзакатное облака, подобные гигантским опалам. Они удалялись в бесконечность, то и дело, меняя одни причудливые формы на другие. То они принимали очертания светозарных призраков— людей и животных, то развалин фантастических городов. Налетом серого пепла постепенно покрывались уже отсветы красной меди, в то время, как еще ярко горели раскаленные края облаков. Веяло беспредельностью и первозданной мощью с тускнеющих небес.

Вольдемара на балконе не было.

VIII

Предчувствие не обмануло Эрле. Илья тоже разделял ее сумрачное молчанье, когда они летели обратно в благоуханную летнюю ночь в свое общежитие, сопровождаемые кортежем товарищеских радиопланов, освещавших им путь разноцветными огнями и ракетами.

На другой день, утром, недалеко от реки, на песчаной дюне был найден труп Вольдемара.

Браслет был снят с его руки и поступил в музей Судебного Трибунала. С золота было стерто имя Вольдемара и вновь награвировано: «Браслет последнего преступника».

Это было гордо, самоуверенно и даже заносчиво; но возможно, что Республика Гениев в самом деле не увидит больше преступлений, которыми страдало человечество в старые, страшные, кровавые года.

Иероним Ясинский.

Дом Книги 1922 г.

ДЖЕК ЛОНДОН

Бродяга, исследователь новых стран, рыболов, золотоискатель и чернорабочий, социолог, философ фермер — вот кто был покойный Джек Лондон. Его разнообразную деятельность всего вернее разграничить так: прежде всего он был искатель приключений, который шел по многим стезям и брался за все, что попадалось под руку; затем — сельским хозяином, жившим в более нормальной, хотя и не в такой бодрящей атмосфере и, наконец, — литератором по призванию; все остальные поприща отходят на задний план.　

Джек Лондон умер　41 года, — в возрасте, когда другие только начинают расширять свой кругозор путешествиями. Двадцати четырех лет он начал печататься, и первый его рассказ «Тысяча смертей» появился на страницах популярного американского журнала «Черный Кот» (The Black Cat).

Вот что рассказывает Джек Лондон о том, как было принято его первое произведение:

«Я, как говорится, был доведен до последней крайности, выбит из колеи, голодал, готов был вернуться в каменноугольные копи или обратиться к самоубийству. И вот однажды утром я получаю короткое и тоненькое письмо из редакции журнала. А журнал имел репутацию национального. Основан он был Брет-Гартом[1]). Я послал туда свой рассказ в четыре тысячи слов. Я был скромен. Вскрывая конверт, я рассчитывал найти чек не больше, как на 40 долларов. Вместо того мне холодно сообщалось, что мой рассказ «приемлем» и что по напечатании мне будет уплачено пять долларов.

«Конец надвигался. Я был надломлен, как только может быть надломлен очень молодой, очень ослабевший и очень изголодавшийся юноша. И вот в тот же день, еще до вечера, почта принесла короткое и тоненькое письмо от м-ра Умбстеттера из «Черного Кота». Он сообщал мне, что присланный ему рассказ в четыре тысячи слов отличается не столько достоинствами, сколько длиною, и что если я разрешу ему разделить его пополам, то он сразу вышлет чек на сорок долларов.