Мир приключений, 1918 № 02

Изъ окна верхняго этажа донеслись вдругъ нѣжные, вибрирующіе звуки скрипки. Ростовщикъ игралъ старинную, давно забытую арію Верди. Весьма возможно, что въ Англіи не найдется и десяти человѣкъ, которымъ извѣстно ея названіе: «Un Giono di Regno[1])». Бріанъ вспомнилъ, что дядя говорилъ ему однажды, что онъ играетъ эту арію, когда ему удается устроить какое-нибудь выгодное дѣло и онъ чувствуетъ себя счастливымъ.

— Онъ сегодня счастливъ, — подумалъ Бріанъ, продолжая итти по улицѣ до тѣхъ поръ, пока сзади него не замерли вибрирующіе звуки, вызванные рукою человѣка, который все еще не могъ заглушить въ себѣ искры музыкальнаго дарованія. Она все еще жила въ душѣ его, подобно изъѣденному червями цвѣтку на старомъ кустѣ, который свалился уже на землю. Неужели онъ никогда не думалъ о смерти? Страсти человѣческія служатъ крѣпкимъ оплотомъ противъ мысли о ней и скупость до самаго конца не покидаетъ человѣка.

И Бріанъ снова очутился на лѣстницѣ. Онъ дошелъ уже до половины ея, когда замѣтилъ это. Онъ подумалъ: «Я иду просить милостыни». И прибавилъ: «Я… я могу убить его или себя!»

Онъ постучалъ и удивился, что дверь не заперта на — ключъ. Будь онъ на мѣстѣ своего дяди, онъ всегда держалъ бы ее на замкѣ изъ опасенія какихъ-либо случайностей. Но скупость заглушаетъ приближающіеся шаги смерти, а сознаніе своей силы дѣлаетъ человѣка безпечнымъ. Онъ услышалъ, какъ всталъ старый Симонъ и зашаркалъ туфлями по неровному полу. Въ комнатѣ было темно, ибо лучи заходящаго солнца совсѣмъ туда не проникали. Въ коридорѣ горѣлъ газъ. Онъ освѣщалъ лицо старика, когда онъ открылъ дверь. При тускломъ свѣтѣ газа Бріану бросились наиболѣе рѣзкія черты лица старика, и онъ подумалъ, что у него красивая, характерная голова, и въ то же время въ его сознаніи мелькнула мысль, чѣмъ могъ бы сдѣлаться этотъ человѣкъ.

— Вы кто такой? — спросилъ старикъ.

— Я Недъ Бріанъ, дядя!

Бріанъ былъ одѣтъ прилично и не походилъ на просителя. Въ глубокихъ тайникахъ души его просыпалось чувство озлобленія и отвращенія, всѣ нервы его были напряжены до крайности, а между тѣмъ голова его была высоко поднята, когда онъ стоялъ, ожидая отвѣта.

— Войди, — сказалъ старый ростовщикъ, дававшій деньги взаймы только тѣмъ, кто платилъ ему проценты.

Бріанъ вошелъ. Слѣдуя по пятамъ дяди, онъ замѣтилъ на стѣнѣ коридора нѣсколько гравюръ, которые видѣлъ раньше. Двѣ изъ нихъ, страшныя и кровожадныя, принадлежали кисти Меріона. Таксеръ получилъ ихъ отъ своего кліента въ благодарность за двухднедѣльную отсрочку. Онъ взялъ ихъ въ надеждѣ, что ростъ цѣнъ на рынкѣ превыситъ даже обычные проценты ростовщиковъ.

Комната осталась въ томъ видѣ, въ какомъ ее помнилъ Бріанъ; къ обстановкѣ ея прибавились двѣ картины и два чудныхъ китайскихъ кувшина голубого цвѣта, которые имѣли также свою исторію. За исключеніемъ четырехъ чипендельскихъ стульевъ, покрытыхъ чехлами, вся остальная обстановка была крайне жалкая и безвкусная. Въ центрѣ или, вѣрнѣе, съ лѣвой стороны стояла огромная открытая конторка, заваленная бумагами. Позади же находился каминъ, у рѣшетки котораго стояло кресло. Тутъ же стоялъ столъ, кухонный очевидно, а на немъ — чайныя принадлежности и между ними открытый ящикъ скрипки съ лежащимъ поперекъ него смычкомъ. Старикъ Таскеръ поспѣшно подошелъ къ конторкѣ и захлопнулъ ее. Это показалось Бріану зловѣщимъ признакомъ; онъ приподнялъ брови и нахмурился.

— Я… я могъ бы убить его, — подумалъ онъ, прочитавъ на лицѣ старика отраженіе долгой жизни, основанной на скаредности и жестокости; а между тѣмъ лицо это, когда онъ стоялъ снаружи дверей, живо напомнило ему дорогія черты давно уже умершей матери.

— Садись, — сказалъ Таскеръ.

Бріанъ сѣлъ.

— Я давно уже не видѣлъ тебя, — сказалъ старикъ.

— Нѣсколько лѣтъ, — отвѣчалъ Бріанъ, у котораго пересохло горло.

— Радъ видѣть тебя въ такомъ приличномъ видѣ. Я слышалъ, что ты женился, — сказалъ старикъ.

Бріанъ слѣдилъ внимательно за каждымъ его словомъ. Онъ прекрасно понималъ, зачѣмъ онъ говоритъ все это, и ждалъ еще большаго.

— А у меня не все благополучно, — продолжалъ сторикъ. — Дѣла мои идутъ худо… очень худо… Хуже быть не можетъ, молодой человѣкъ, не можетъ.

Открытая скрипка указывала на то, что онъ лжетъ, и глаза Бріана повернулись къ ней. Старикъ въ той же мѣрѣ, какъ и онъ, слѣдилъ за его мыслями.

— Все та же старая скрипка, — сказалъ старикъ. — И продавать не стоитъ; я не игралъ съ тѣхъ поръ, какъ ты слушалъ мою игру.

Бріанъ подумалъ, что онъ лжетъ; и ему снова почудились торжествующіе звуки аріи и искаженное лицо должника, который приходилъ къ его дядѣ умолять объ отсрочкѣ долга Бріанъ пытался сказать что-нибудь, не не могъ. Голосъ не повиновался ему; страхъ и ненависть угнетали его. Никогда раньше не подозрѣвалъ онъ, чтобы въ душѣ его могло таиться столько ненависти. Да никто изъ насъ, я думаю, до поры до времени не подозрѣваетъ этого.