Но было уже поздно для папаши Муньос-Лопеса. Я видел, как смотрели на Марию его младшие жены, как сверкали глаза его дочерей, молча прислуживавших нам, и понимал, что они уже не забудут, как он полз от женщины задом вперед. И я готов был побиться об заклад, что с утречка, как только папаша отвернется, жены примутся сплетничать по рации с соседними хозяйствами.
Слух — самый быстрый способ передачи информации. И один из самых полезных.
Папаша поднял бокал очень хорошего хрусталя и произнес примирительный тост — дескать, он надеется, что гости с севера забудут этот дурацкий случай, обознались, ничего плохого не хотели и так далее, больше не повторится.
Аминь, сказал Энрике, и все выпили.
На обратном пути он высказал восхищение моим умением обрабатывать местное население до состояния договороспособности — без кровопролития.
— Как машина, — сказал он. — Вы, наверное, можете делать это, не просыпаясь.
Нет, это не машина, сказал я. Машина — это когда ты выдвигаешься на по-настоящему сырую территорию. Где нужно не просто учить и натаскивать местных специалистов на процедуры и оборудование, а работать самим. Когда ты приезжаешь в долину — и через три недели, увидев в зеркале серо-зеленое вытянутое пятно, понимаешь, что первая волна пациентов сошла. Потому что, пока она идет, смотреть на свое отражение у тебя времени нет.
Юный губернатор кивает и вновь спрашивает: зачем мы идем на юг? Сейчас, одни. Там плохо. Там настоящие дикари. Ну уж вы-то должны понимать — какие.
— Именно поэтому, — говорит доктор Лурдес. — Потому что есть всего два пути — на юг или на север. Либо мы придем к ним — либо они к нам. Через вас.
Глава 3
ЖЕЛТАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА
Звякнул колокольчик. Запах внутри стоял тот же, что и во всех аптеках мира: запах чистоты, немножечко — трав, немножечко — моющего средства. И подбор лекарств был неплох. У ближайшей стены выстроились в ряд автоматы для продажи айси-колы и прочей газированной ерунды в банках, одноразовых пакетиков кофе, одноразовых же носков, а также зажигалок, жвачек и леденцов. Антон подошел к стойке и увидел кнопку с надписью: «Дзвонiть».
— Чим можу? — Из подсобного помещения вышел пожилой мужчина в джинсах и гавайке.
— Я… от Романа Викторовича… — Антон чуть приподнял корзинку, предъявляя ее как верительную грамоту.
— Ага… Ну то заходьте. — Аптекарь перешел на суржик, открыл дверцу в стойке и протянул юноше руку. — Исаак Рувимович.
— Антон. — Рукопожатие аптекаря было таким же мягким, как и у врача.
Он был высоким, грузноватым, горбоносым. Антон отдал ему корзинку и застыл — в который раз вспомнив, как «залегендировал» его визит Роман Викторович.
— Тебе трэба резыстына. — Аптекарь поднял палец. — Ходим.
Он жил на втором этаже над аптекой. Резистин хранился у него в том же холодильнике, в который он перегрузил еду из корзинки.
— Ходить по городу не надо, — спокойно сказал он, закончив перекладывать еду. — Со Львова пришла вказивка в милицию докладать про всех новых. А стукачей у нас немного есть. И глаза на улицах тоже. То ты посиди у меня до двух, а там я тебе проведу на автобус.
Этот новый поворот событий не был предусмотрен.
— А можно я позвоню… дяде? — спросил Антон.
— Давай, — согласился Исаак Рувимович. — Токо с моего аппарата.
И в самом деле — что может быть банальнее, чем звонок аптекаря врачу?
То, что называлось «аппаратом», мальчик раньше видел только в кино. Это был не комм, а телефон. Самый настоящий, старинный — с плоскостным экраном, с кнопочным набором и динамиком. Антон набрал номер и наклонился вперед, как делали герои фильмов.
— Филин слушает.
— Роман Викторович? Это я, — брякнул Антон. Какой «я», мало ли этих «я» звонит сельскому врачу каждый день?